Архив

Няни в домах советской элиты:

27.03.2013, 23:06

преодоление классовых, этнических и культурных границ

Алиса Клоц
Университет Ратгерс, Нью-Джерси

Роль домашней прислуги как института содействующего культурному обмену между высшими и низшими классами, замечена исследователями уже давно (1). В индустриализующихся обществах прислуга обычно рекрутировалась из недавних сельских переселенцев или из городских рабочих, которые работали в семьях среднего и высшего класса, ежедневно соприкасаясь с культурой своих хозяев. Работа в таких домах предполагала новый стиль одежды, речи, гигиенических стандартов. В то же время, домашние работники приносили с собой свой собственный культурный багаж, которым они делились со своей новой семьей, особенно с детьми. Кормилицы, гувернантки и няни прививали детям вкус к деревенском и городскому фольклору, знакомили их с религиозными нормами и служили источником знаний о взрослом мире.
По всесоюзной переписи населения 1939 г., свыше полумиллиона женщин официально трудились в качестве домработниц (2). Гораздо больше работало неофициально. Текучесть кадров была высокой: некоторые женщины возвращались в свои деревни, чтобы выйти замуж или заняться семейным хозяйством, другие находили работу, не связанную с домашним хозяйством. [Однако] с уверенностью можно сказать, что за первые три десятилетия советской власти несколько миллионов женщин прошли через положение прислуги в частных домах в качестве нянь, кухарок и горничных. Если добавить к этой весьма приблизительной цифре количество городских жителей, которые нанимали домработниц, и членов их семей, которые пользовались их услугами, то становится ясно, что ?домработничество? было важной социальной платформой для взаимодействия между женщинами-мигрантками из сельской местности и привилегированными городскими семьями.
Специалисты по советской истории сравнительно мало уделяли внимания домашней работе как механизму культурной интеракции между мигрантами из сельской местности и городскими жителями. Хотя такие исследователи как Катриона Келли и Орландо Файджес отметили особую роль нянь-крестьянок в знакомстве детей советской элиты с православием(3), усвоение работницами культуры их хозяев остается неизученным(4). Петербургская исследовательница Марина Витухновская считает, что работа прислугой препятствовала интеграции переселенок из деревни в городскую жизнь, потому что по роду работы они были вынуждены находиться в стенах жилищ своих хозяев, а их круг общения был ограничены ?себе подобными?(5). В этой статье я намереваюсь показать, что работа в качестве прислуги и домработниц могла служить шагом к успешной интеграции женщин-переселенок в городскую среду. Я постараюсь реконструировать те особые, малозаметные механизмы, при помощи которых советские домработницы и их наниматели в повседневном общении в кругу семьи пересекали классовые границы, трансформируя повседневные практики и мировоззрение друг друга. Особое внимание будет уделено культурному обмену между этнически русскими и украинскими нянями и их еврейскими нанимателями в сталинское время. [Отчасти] интерес к этому аспекту продиктован самими источниками ? обширная коллекция, посвященная различным сторонам жизни евреев в России ХХ века(6) включает в себя многочисленные мемуары выходцев из привилегированных и не очень привилегированных еврейских семей, у которых была прислуга в 1930-1950-х гг. 50 s. Хотя, как показал Ю.Слезкин, советская элита с еврейскими корнями в 1920-1950-хх г. старалась не подчеркивать еврейство и придерживаться своей новой советской идентичности, они все же знали, что в определенной степени они остаются именно евреями ? это сознание усилилось в годы войны с нацистами и послевоенной борьбы с ?безродными космополитами?(7). Я постараюсь показать, как это ?еврейство? влияло на взаимодействие еврейских семей и их нееврейских нянюшек.
По нескольким причинам в этой статье основное внимание будет сконцентрировано на тех домработницах, которые были наняты в качестве нянь. Во-первых, похоже, что подавляющее большинство семей, которые пользовались прислугой, делали это из-за необходимости присмотра за детьми. Поэтому определяющим опытом для большинства советских домработниц был опыт ухода за детьми, а слова ?нянька? и ?домработница? зачастую просто взаимозаменяли друг друга. Во-вторых, именно няням часто принадлежит особое место в различных автобиографических источниках, и их влияние на детей более осязаемо. Несмотря на свидетельства того, что услугами нянь пользовались и семьи с довольно низким доходом, в том числе и сельские, я буду говорить в основном о привилегированных городских семьях ? инженеров, докторов, администраторов, партийных функционеров и академической элиты. Именно эта категория нанимала большую часть домработниц, и помимо всего прочего их ценность для предмета исследования заключается в том, что именно они являлись носителями ценностей гораздо более отличающихся от ценностей самих домработниц и их нанимателей из деревни и ?пролетарских? семей. Хронологические рамки достаточно приблизительны и охватывают три десятилетия с 1930-х по 1950-е гг.
Большую часть источниковой базы исследования составляют автобиографические материалы ? мемуары, автобиографическая проза, устные интервью. Приходится признать, что в этих источниках преобладает перспектива нанимателей, в то время как голоса домработниц ?слышны? через воспоминания ?хозяев? и устные интервью, которые в значительной степени выстроены в зависимости от вопросов, предложенных или заданных исследователем. [Однако] ретроспективная сущность интервью и мемуаров, которая зачастую делает использование этих источников проблематичным, в данном случае работает на пользу исследования, поскольку позволяет увидеть, какие аспекты взаимодействия между нянями и детьми, домработницами и хозяевами имели долговременный и даже жизнеопределяющий эффект. Автобиографические описания детства ? это попытки понять, кто и что сделали человека тем, что он есть, и тот факт, что в мемуары включается фигура няни, означает, что она была важна, что она играла определенную роль в жизни автора. В то же время, автобиографические нарративы, произведенные советской интеллигенцией, зачастую зиждятся на ностальгии, которая подпитывается в том числе и мифом о счастливом детстве, который характерен для творений русских классиков этого жанра(8). Просьба интервьюера рассказать о няне или домработнице зачастую вызывает удивление у респондентов и вызывает к жизни истории, которые не извлекались из глубин памяти в течение долгого времени, и в таких случаях рассказчик пытается ?разобраться? (?make sense?) в этих отдаленных воспоминаниях в процессе самого интервью. Однако, миф о счастливом советском детстве (или юности ? в случае с самими бывшими нянями) наполняет устные нарративы не менее, чем письменные.
Большинство советских домработниц представляли собой не профессиональную прислугу, а всего лишь мигранток из крестьянской среды. И нанимателям приходилось удовлетворяться няньками, чье понимание заботы о детях основывалось на их собственном опыте старших сестер или кузин в больших крестьянских семьях, где нормой были шлепки и затрещины(9). Другая часто возникающая проблема была связана с готовкой. Приехавшие из колхоза, домработницы плохо знали городскую кухню, не умели разжигать керосинку и были не знакомы со многими распространенными в городах продуктами. Таким образом, чтобы получить няню, способную выполнять свои обязанности [в соответствии с городскими представлениями], нанимателям приходилось тратить некоторое время на ее обучение.
Уроки кулинарии часто упоминаются в интервью и нянь, и детей. Например, Ася Энгаус ясно помнит, как ее мать, врач учила молодую няню Фаю готовить ? в своем интервью она использует эти уроки как доказательство того, что с ее няней-подростком обращались как с членом ?нормальной семьи?(10). Кулинарные предпочтения ?хозяев? могли превратиться в пищевые привычки домработниц на всю остальную жизнь. Так, Зоя Долгополова, которая пережила послевоенный голод в маленькой деревушке на Урале и ?даже и не мечтала? о том, что ее хозяева ели на обед, до сих пор пользуется книжечкой с рецептами, которые она выучила в своем новом доме в городе Молотов(11).
И Фая, и Зоя были очень молоды. Няньки старшего возраста, особенно в домах молодых и неопытных родителей, часто брали дело в свои руки и устанавливали на кухне свои порядки. Много лет спустя, Борис Берштейн, который вырос в весьма привилегированной семье в Минске, вспоминал постный суп своей няни, который казался ему ?самым вкусным на свете? (12), в то время как Ирина Аблизина, дочь успешных геологов, не может забыть противные чесночные котлеты и шматки сала ? традиционное украинское блюдо(13). Более того, домработницы и сами учили своих хозяев кулинарным навыкам, иногда весьма сомнительного свойства, как, например, в случае Якова Фарбера, который как-то увидел, что его молодая жена моет макароны ?снаружи и изнутри? - так ей посоветовала домработница(14).
Умение готовить было не единственным навыком, который домработницы приобретали от хозяев. Чтобы приспособиться к городской жизни, молодых няням было важно научиться новым стандартам поведения, особенно манере одеваться и говорить, и наниматели при этом служили не только примером для подражания, но и зачастую выступали ревностными учителями. Ирина Аблизина вспоминает, как ее бабушка, ?настоящий педагог?, постоянно поправляла нянину речь(15). Советское законодательство о домашней прислуге требовало от хозяев снабжать своих работников не только денежным вознаграждением, но и рабочей одеждой. Однако, многие хозяева предпочитали ?приберечь? деньги домработниц, чтобы потом приобрести для них что-нибудь из гардероба ? например, пальто или пару обуви(16).
Такое патерналистское отношение к домработницам иногда вело к вторжению в их жизнь далеко за пределами кулинарии, одежды и культуры речи. Не такой уж редкостью было устройство образования для молодых нянь. Иногда для этого использовались личные связи, как, например, в случае с Зоей Долгополовой, хозяин которой, работавший врачом, устроила ее на курсы медсестер(17). Ольга Попова, заместитель начальника цеха на машиностроительном заводе, подошла к вопросу в отношении своей няни более основательно. Они с мужем решили, что их няня, девушка-подросток, должна сначала получить аттестат полной средней школы. Затем девушка стала студенткой географического факультета университета. Выбор профессии был единолично решен ее хозяевами, которые считали, что она не сможет выдержать экзамен на другие факультеты. По словам Ольги Поповой, она ?не видела никаких особых талантов? в своей домработнице. Она вспоминает, как она по ночам решала с няней математические задания, а ее муж рисовал карты и графики, чтобы помочь девушке в выполнении курсовых работ(18). В обоих случаях представляется, что молодым няням не давали слова при выборе карьерного пути.
Такое отношение к домашней прислуге, конечно, является знаком добрых намерений хозяев. В то же время, его следует рассматривать сквозь призму концепта ?культурности?. В сталинской России этот дискурс служил ?мягким? инструментом дисциплинирования новых городских жителей, выстраивающим и нормализующим их повседневность в соответствии с моделью ?культурности?, и одновременно ?средством интегрирования ?низших классов? в систему квази-элитных ценностей? (19). И если в промышленном секторе уровень ?культурности? работниц должен был повышаться усилиями активистов профсоюзных организаций и членами движения ?жен-общественниц?, то в отношении домработниц задача приобщения их к нормам и ценностям советского общества была возложена на частных нанимателей, а идея о том, что долгом хозяев является забота об образовании их прислуги являлась частью официального дискурса о домашних работниках (20).
Этот мессианский взгляд о необходимости несении культуры в ?отсталые массы? традиционно характеризовал понимание интеллигенцией своей направляющей и просветительской роли по отношению к народу. Призывы к активному вмешательству в жизнь прислуги звучали со стороны представителей образованных классов еще в поздней Российской Империи ? и со стороны ?консерваторов?, и со стороны ?прогрессистов?: Первые подчеркивали роль хозяина в поддержании моральности и религиозности слуг (21), в то время как вторые старались просвещать своих домашних работников в вопросах классовой борьбы и революции (22).
Конечно, такие патерналистские отношения между хозяевами и домработницами имели место в основном тогда, когда няни были подростками или молодыми женщинами. По данным Всесоюзной переписи населения 1939 г., более 40 % домработниц составляли лица до 20 лет, и 20% - возрастом от 20 до 29 лет (23). Для этих молодых переселенок квази-семейные отношения с работодателями заменяли родственные связи в родных деревнях, которые они покинули. В большинстве случаев они не знали в городе никого, к кому можно было бы обратиться за моральной поддержкой или советом. Особенно очевидно [такая новая семейственность] прослеживается в тех случаях, когда молодые домработницы считали необходимым знакомить своих потенциальных мужей с семьей работодателя (даже после того, как они покидали дом нанимателя) (24), а хозяйки при этом помогали им готовить приданое (25). ?Материнский? аспект отношения хозяйки к прислуге не являлся уникальной чертой советского общества. Похожие практики были распространены в западных капиталистических странах, где хозяева чувствовали себя обязанными заботиться об образовании домашних работников, ?готовить их к жизни и обеспечивать им христианскую среду/окружение?, а со служанками обращаться как с ?заблудшими или необученными родственниками, которые при посредничестве новой семьи могут стать культурными и утонченными? (26). Особенность советского случая заключалась лишь в том, что домашняя практика ?воспитания слуг? была продолжением общественной кампании за повышение ?культурности?.
[Однако], домработницы не только впитывали в себя новую для них городскую культуру. Не следует недооценивать и их собственное влияние на хозяйские семьи, особенно на детей. Катриона Келли показала, что дореволюционные дискуссии о влиянии нянь были наполнены ностальгическими представлениями о ?настоящих русских нянях? и тревогами по поводу передачи ребенка в руки ?неподготовленной няни?(27). В послереволюционное время, как показывают мои собственные исследования, некоторые активисты также были обеспокоены ?отсталостью? и профессиональной непригодностью нянь, нанятых частным образом ? ведь в их руках было ?воспитание будущих советских граждан?(28). Однако, предложения по организации специального обучения домработниц, которое позволило бы им внести свой вклад в коммунистическое воспитание детей, так и не были реализованы на практике.
Няни действительно оказывали запоминающееся и долговременное воздействие на жизнь и представления детей. По словам одной из респонденток, благодаря им она познакомилась ?совсем с людьми другими, которых мы никогда бы не увидели, если бы ни эти няни. Люди совсем из другой среды, из другого ? ну вообще вот, из другой жизни? (29). Крестьянские няньки предоставляли детям из обеспеченных городских семей редкую возможность узнать хотя бы что-то о жизни в деревне. Через сказки, песни, и простонародные выражения крестьянская культура проникала в хозяйскую семью. В отдельных случаях дети даже вырастали билингвами, как, например, Валерий Дамье, который пишет в своей биографии, что его родным первым языком была ?украинская мова?, на которой говорила его няня, а не русский язык его родителей (30). Разумеется, сейчас трудно сказать, насколько это влияние является плодом ретроспективного воображения, но способность некоторых мемуаристов цитировать песни и истории, услышанные от своих нянь в детстве, дает основания предположить, что маленькие дети действительно усваивали некоторые элементы крестьянской культуры. Иллюстрацией такого усвоения может служить, например, эпизод из жизни Татьяны Костаревой, дочери высокопоставленного бухгалтера, которая как-то раз шокировала друзей своих родителей, поздравив кого-то из них на день рождения стишком, услышанным от няни: ?будь здорова как корова, будь счастлИва как свинья?. Это была версия традиционного крестьянского пожелания ?будь здорова как корова, плодовита как свинья?, которое Владимир Даль включил в сборник крестьянских поговорок еще в 1862 г. (31).
Для нянь, еще не утративших связь с деревней, в порядке вещей было брать с собой детей в поездки в сельскую местность (32). Детям из городских семей это давало возможность не только ?глотнуть свежего воздуха?, но и лично познакомиться с опытом крестьянской жизни. Эти путешествия вовсе не всегда были запланированным отпуском ? для тех, чьи родителей подвергались арестам за ?подрывную деятельность?, это было спасением от перспективы попадания в детский дом(33). Так, в известной автобиографии ?Подстрочник? Лилианы Лунгиной есть история няни ее сына ? когда глава первой семьи, в которой она работала, был арестован за шпионаж, няня увезла свою хозяйку с двумя детьми к себе в деревню, где в течение нескольких лет поддерживала их, работая в колхозе (24).
Истории, которые няни рассказывали детям, отнюдь не всегда соответствовали тому, что они должны были слышать с точки зрения советских властей. Зинаида Курбатова, внучка известного советского ученого Д.Лихачева, в своих мемуарах вспоминает антисоветские частушки, которым она научилась от няни, жившей с их семьей с середины 1930-х гг. (35). Маленькая Зинаида вряд ли понимала политический смысл этих частушек, но, поскольку они запали ей в память, в какой-то момент своей жизни она неизбежно должна была задуматься, почему жители няниной деревни хотели ?рыбу кормить коммунистами?. Евгений Рейн более прямолинеен в суждениях о няниной роли в его ?политическом образовании? - в своем интервью он заявляет, что еще в десятилетнем возрасте услышал от нее все, что ему было нужно знать о Сталине, ?что это был злодей, разоривший крестьян, убийца и параноик?, и что с тех пор он не узнал ничего нового по этому поводу (36). Верится с трудом, что нянины антисоветские речи оказали на детей из привилегированных советских семей настолько серьезное влияние, как об этом говорится в мемуарах тех, кто четко ассоциировал себя с поздне-советским диссидентским движением. И в то же время невозможно полностью сбрасывать со счетов роль няни в формировании детского мировоззрения, считая это плодами ностальгического воображения. На самом деле Рейн не утверждает, что он воспринял все то, что ему (предположительно) сказала няня, он лишь признает, что она была права.
Пожилые няни были первыми, кто знакомил детей с важным компонентом крестьянского мировоззрения ? православием. Способы, которыми эти женщины передавали свои верования детям, были различными. В то время как одни пытались учить своих подопечных библейским ценностям, наказывая их за жадность и зависть (37), другие шли гораздо дальше, приглашая священника освятить детскую (38) или даже тайно покрестить ребенка (39). Церковные обряды могли произвести на ребенка большое и долговременное впечатление. Провинциальная писательница Белла Зиф, считающая себя частью еврейской общины, тем не менее любит посещать православные церкви ? привычка, привитая ее религиозной русской няней (40). В свой автобиографический роман она включила вымышленную сцену своего крещения ? эпизод, которого никогда не было, но которого она, очевидно, желала (41).
Интересно, что во всех вышеупомянутых случаях религиозные няньки жили в советских еврейских семьях. В книге ?Еврейский век? (The Jewish Century, рус. перевод ?Эра Меркурия?) Юрий Слезкин цитирует мемуары Инны Гайстер, дочери известного большевистского теоретика. Она пишет, что ?добродушный и простой крестьянский Бог? ее няни привлекал ее гораздо больше, чем ?злой? (mean) еврейский Бог ее родной бабушки (42). И хотя маловероятно, что и няня, и бабушка располагали достаточной моральной властью, чтобы обратить Инну в свою веру, эта цитата отражает множественность культурных слоев, воздействию которых подвергались дети в семьях еврейской советской элиты: большевистский интернационализм родителей, традиционный еврейский мир бабушек и русский крестьянский мир няни. В мемуарах эти русские домработницы превращались в ?точные отражения крестьянских нянек старых революционеров? (43), что [символически] связывало их авторов с дореволюционной интеллигенцией. Одним из крайних случаев такого рода является Евгений Рейн ? в своем интервью он однозначно заявляет, что считает себя русским, а не евреем, потому что его воспитала русская женщина, няня Таня (44).
Работа в еврейской семье, в свою очередь, могла изменить и жизнь домработницы. В дидактической литературе для советской прислуги говорилось, что антисемитизм ? это признак отсталости, который является позором для рабочего класса, как и неграмотность и религиозность (45). Примеры завуалированного антисемитизма иногда описываются в мемуарах. Так, например, когда семья Максима Гитмана эвакуировалась из Киева в 1941 г., его няня, которую он считал близкой подругой своей матери, со счастливым видом заявила о своей радости по поводу того, что эти ?проклятые жиды? уедут, и она, наконец, займет их квартиру (46). Однако для совсем молодых домработниц, у которых прежде не было опыта контактов с евреями, работа в городских еврейских семьях давала шанс сформировать свое собственное мнение об этом народе. Когда Зоя Долгополова прочитала в паспортах своих хозяев, что они евреи, как она вспоминает, она почувствовала крайнее смущение и испуг. Но близкие отношения, которые установились у нее с этой семьей, ее восхищение их работоспособностью и ?культурностью? помогло ей создать позитивное отношение к евреям (47). Более того, когда в начале 1900-х гг. ее бывшие хозяева эмигрировали в Израиль, она поставила себе задачу навестить их, прежде чем умереть. С тех пор как она перестала работать в семье Львовских, прошло много лет, но она до сих пор называет их ?мои евреи?.
Советское общество 1930-1050-х гг. пережило серьезные трансформации, и одним из наиболее заметных аспектов этих перемен была беспрецедентная миграция крестьян в города. Набиваясь в перенаселенные квартиры и бараки, ?новички? жили бок о бок со ?старыми? городскими жителями. Советскую элиту от прямого влияния этих пришельцев ограждали особые жилищные условия (дома писателей, специалистов и т.д.), специальные магазины и пункты общественного питания. Но элементы деревенской культуры проникали в элитарные дома вместе с крестьянками, которых они нанимали в качестве домработниц и нянь. Как видно из этой статьи, некоторые из них оказали значительное влияние на семьи своих хозяев и особенно на детей, о которых они заботились.
В свою очередь, сами домработницы, большинство которых были подростками и молодыми женщинами, также подпадали под влияние своих хозяев, которые служили для них примерами для подражания, матерями и учителями. Несмотря на патерналистский характер отношений между ?прислугой? и ?хозяином?, домработницы не были пассивным объектом воспитательных усилий своих работодателей. Они активно усваивали городскую культуру и использовали ее для собственного утверждения в новой, а иногда и враждебной для них среде.

ПРИМЕЧАНИЯ
1. J.J. Hecht, The Domestic Servants Class in XVIII century London (London: Routledge & Kegan Paul, 1956), p.200; Theresa M. McBride, The Domestic Revolution: The Modernization of Household Service in England and France, 1820-1920 (New York: Holmes & Meier Publishers, Inc., 1976), p.119; David Katzman, Seven Days a Week: Women and Domestic Service in Industrializing America (Champaign: University of Illinois Press, 1978), p.156; Evelyn Glenn, Issei, Nisei, Warbride: Three Generations of Japanese American Women in Domestic Service (Philadelphia: Temple University Press, 1986), p.126; Raffaella Sarti, Dangerous Liaisons: Servants as 'Children' Taught by Their Masters and as 'Teachers' of Their Masters' Children (Italy and France, Sixteenth to Twenty-First Centuries), Paedagogica historica, Vol.43, No.4, 2007, pp. 565-587.
2. Всесоюзная перепись населения 1939 г. М., 1992. С. 111
3. Catriona Kelly, Children?s World: Growing up in Russia, 1890-1991 (New Haven and London: Yale University Press, 2007), pp.337, 367; Orlando Figes, The Whisperers: Private Life in Stalin?s Russia (New York: Metropolitan Books/Henry Holt and Company, 2008), p.47- 48. О.Файджес считает, что во многих семьях няни служили ?моральным противовесом царящим в совестких семях порядкам?
4. Стивен Грант в своей последней книге о русских нянях также фокусирует внимание на влиянии нянь на детей, см.: Steven A Grant, Russian Nanny, Real and Imagined: History, Culture, Mythology (Washington, DC: New Academia Publishing, 2012)
5. Марина Витухновская. ?Старые? и ?новые? горожане: мигрант в Ленинграде 1930-х гг. // Нормы и ценности повседневной жизни: Становление социалистического образа жизни в России 1920-х-1930-х гг. (Ред. Т.Вихавайнен) СПб., 2000. С. 133-134
6. Заметки по еврейской истории //http://berkovich-zametki.com/
7. Yuri Slezkine, The Jewish Century (Princeton: Princeton University Press, 2006), p. 275
8. Andrew Baruch Wachtel, The Battle for Childhood: Creation of a Russian Myth (Palo Alto: Stanford University Press, 1990), p.152
9. ГАРФ. Ф.5452.Oп.12.Д.154.Л.23. Протокол отчета собрания домашних работниц месткома ?2, 8 апреля 1928 г, Минск
10. Интервью с А.Д. Энгаус, 24 января 2009.
11. Интервью с З.Ф. Долгополовой, 13 июня 2012.
12. Борис Бернштейн. Борькины рассказы // http://bborka.com/borka_stories/1story.htm /> 13. Интервью с И.Д. Аблизиной, 11 января 2010.
14. Яков Фарбер. Любовь до самой березки. Заметки по еврейской истории. ? 1(136), январь 2011.
15. Интервью с И.Д. Аблизиной, 11 января 2010
16. Интервью с З.Ф. Долгополовой, 13 июня 2012
17. Ibidem.
18. Интервью с О.С. Поповой, 27 июня 2010.
19. В.В. Волков. Концепция культурности, 1935-1938. Социологический журнал. 1996, ?1/2. С. 201-220.
20. З.А. Богомазова. Культурная работа среди домашних работниц. М., ВЦСПС, 1928. С.25
21. С.П. Шумов. Хозяева и прислуга: По житию св. муч. Агафоклия. М., 1904. С.3-8.
22. Страничка из жизни и деятельности члена партии РКП(б) Ивана Федоровича Зудина в период времени с 1905 по 1907 гг. включительно. ГАРФ. Ф. Р6861. Oп.1. Д.66. Л.39
23. Всесоюзная перепись населения 1939 г?, С. 135
24. Интервью с З.Ф. Долгополовой, 13 июня 2012; интервью с А.Г. Черных, 21 сентября 2009.
25. Интервью с Т.А. Костаревой, 21 сентября 2009
26. David Katzman, Seven Days a Week, p.156
27. Catriona Kelly, Children?s World, p.367
28. З.А. Богомазова. Культурная работа? С. 64
29. Интервью с И.Д. Аблизиной, 11 января 2010
30. В.В. Дамье. Карандаши. Самиздат // http://zhurnal.lib.ru/d/damxe_w_w/karandashi.shtml /> 31. В.Даль. Пословицы русского народа, т.2. Л.-М., 1897. С. 322
32. Интервью с А.В.Годинер, 2 декабря 2009.
33. M. Азов. Разговор для скамейки. Из повести ?Ицик Шрайбер в стране большевиков?. Замертки по еврейской истории. No.44, 2004 // http://berkovich-zametki.com/Nomer44/Azov1.htm /> 34. О.Дорман. Подстрочник. Жизнь Лилианны Лунгиной, рассказанная ею в фильме Олега Дормана. М., 2010. С. 351
35. З.Д. Курбатова. Воспоминания о семье Лихачева. Жили-былт? Наше наследие. No.79-80, 2006. http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/7908.php. /> 36. Е. Рейн. История не знает справедливости. Новое Время. No.43, 2004, p.43
37. Интервью с А.В. Годинер, 2 декабря 2009.
38. М.В. Фок. Воспоминания. С. 136 // http://www.ihst.ru/projects/sohist/papers/viet/1993/2/132-138.pdf /> 39. Н.А. Бонк. Взяла с собой вышивание. Наталья Александровна Бонк о родных местах, людях и иностранных языках. http://www.rulife.ru/mode/article/1159/. /> 40. Интервью с Б.Л. Зиф. 24 января 2010.
41. Б.Л. Зиф. Провинция: Повесть. Из воспоминаний. Пермь, 2004. С.10-12
42. Yuri Slezkine, The Jewish Century, pp.231-232.
43. Ibidem.
44. Е.Рейн. История не знает? С. 43.
45. З.А. Богомазова, Культурная работа?, С. 64-65
46. M. Гитман. Моя война. Киев-Ташкент. Заметки по еврейской истории // http://berkovich-zametki.com/2010/Zametki/Nomer6/Gitman1.php /> 47. Интервью с З.Ф. Долгополовой, 13 июня, 2012