|
|
| Архив - Гендерные образы - гендерная память - Комментарии
Протокол обсуждения диссертационного проекта Аглаи Веспе в Базеле, декабрь 2009
В декабре 2009 г. базельская ?Рабочая группа по изучению еврейской и восточноевропейской истории? обсуждала проект Аглаи Веспе. Сама автор присутствовала на дискуссии и продемонстрировала отрывок из фильма ?Трамвай идет по городу?, в котором водительница трамвая рассказывает о своем быте.
Обсуждение текста было весьма плодотворным, и его результаты могут быть сведены к трем главным линиям:
Множество вопросов касались документальных фильмов и их создателей. Одна из участниц выступила за более сильную связь устной истории и фильмов, согласившись однако, что эта связь оставляет исследовательнице некую ?серую зону?, для прояснения которой необходимо привлечь другие методы. По поводу ключевого понятия ?устная история? было замечено, что следует критически подходить не только к интервью с создателями фильмов, но и к интервью и русскими в Швейцарии. Так исходный вопрос о переживании повседневности в Советском Союзе для интервьюируемых был связан с отличными от интервьюера ожиданиями. Важно понять, что происходило в процессе воспоминания и какие ассоциации возникали на основе затронутой фильмами тематики. К тому же, интервью могли бы помочь в исследовании повседневности в Советском Союзе.
Другая участница внесла предложение привлечь в качестве сравнения или иллюстративного материала и другие фильмы (?Москва?). Они были более известны, и через них было бы легче пробудить воспоминания опрашиваемых. Благодаря своему жанру документальные фильмы претендуют на отражение части повседневной жизни, но тем самым, как заметил Эрик Петри, имеют конструирующее воздействие.
Как поведала Аглая, проживающие в Швейцарии русские не ассоциируют фильмы со своей собственной жизнью, а рассматривают показанные сцены как пропаганду. Тем самым для нее появляется повод, использовать эту пропасть между фильмами и действительностью как предмет анализа. Участники дискуссии согласились с этим и поддержали ее в намерении исследования самого процесса воспоминания и выявлении его протекания.
Второй тематический блок касался гендерной проблематики и вопроса, какой подход автор будет использовать для ее анализа и каким образом эта проблематика должна быть представлена в интервью. Как нужно сформулировать вопросы, чтобы получить больше информации, и где провести границы между традиционным и прогрессивным? Подобные аналитические категории не должны ограничиваться применением их к только к Советскому Союзу.
Третий тематический блок сформировался вокруг проблематики общественность и частность, а также ?неформальная общественность?, которая уже была затронута в критическом комментарии Кристиана Тайхмана. По мнению участников дискуссии, эти категории для восточноевропейского пространства следует определять иначе; целесообразно было бы проводить различия между ?контролируемым со стороны государства? и ?не контролируемым со стороны государства?. Мы считаем, что создание и тем самым работа с концептом неформальной общественности легитимна и плодотворна. Остается лишь вопрос, можно ли и, если да, то как использовать эту плодотворность при анализе фильмов.
В заключении все участники коллоквиума пришли к выводу, что Аглае Веспе предстоит реализовать очень интересный и плодотворный проект. Было однако отмечено, что остается много неясностей относительно практической реализации проекта, прежде всего, они касаются гендерного анализа.
Кроме того, следует обратить внимание, что Ленинград/Санкт-Петербург в советском контексте был городом, в котором можно было ?свободно дышать? и поэтому результаты не могут быть транслированы на весь Советский Союз.
К тому же возник вопрос, достаточна ли используемая источниковая база для ответа на поставленные перед проектом задачи или следует привлечь другие источники, например, чтобы получить ответы на вопросы о гендерных отношениях или на другие открытые вопросы.
|
Дорогие участники виртуального семинара,
спасибо за внимательное прочтение отчета о состоянии моего диссертационного проекта и Ваши комментарии. В моих ответах я сконцентрируюсь на тех моментах дискуссии, которые считаю важными для дальнейшего развития проекта.
С дружеским приветом из Базеля,
Аглая Веспе.
Ниши по ту сторону государственного контроля
Многие участники в комментариях обратились к значению официальных и (полу)официальных коммуникационных пространств в Советском Союзе. Большинство признали объяснительных концепт неформальной общественности Елены Здравомысловой и Виктора Воронкова слабо дифференцированным и указали на широкий спектр научных и литературных текстов по позднесоветской повседневности. Я охотно приму во внимание перечисленные публикации в качестве сравнительного горизонта для анализа фильмов и интервью. Здесь мне показались наиболее полезными сформулированные Кристианом Тайхманом вопросы о соотношении между личными высказываниями и государственной публичной политикой. Главную роль в процессе интерпретации играют документальные фильмы и воспоминания. При обсуждении проекта на коллоквиуме базельской Рабочей группы по изучению еврейской и восточноевропейской истории и культуры было подчеркнуто, что целью проекта не является подгонка источников под теории советской общественности.
Методы визуальной антропологии
Плодотворным поводом для размышлений является указание на проекты Игоря Нарского в Челябинске по ?визуальной истории?. Хотя моя работа представляет особый случай. В отличие от режиссеров интервьюируемые не знают документальных фильмов, в то время как визуальная антропология как правило использует фото и фильмы, которые знакомы опрашиваемым. Как отмечает Лариса Коновалова, русские в Швейцарии, без сомнения, обладают специфической перспективой на фильмы и свое прошлое. Но если бы я опрашивала лиц в Санкт-Петербурге, это вряд ли бы изменило обстоятельство неизвестности фильмов. Возможно, следствием пространственной и временной дистанции между фильмами и мигрантами является меньший вес индивидуальных воспоминаний в сравнении с другими исследованиями визуальной истории.
Живущие в Швейцарии с 1980-х гг. русские, которых я интервьюировала осенью, почти не излагают личных воспоминаний. Несмотря на мои настойчивые вопросы о событиях из их жизни, разговоры сводились к рассуждениям, являются ли фильмы реалистичным представлением тогдашней действительности. Опрашиваемые позиционировали себя как эксперты не в индивидуальных, а в коллективных воспоминаниях о прошлом. Возможно, документальные фильмы не мотивируют к рассказу о собственной жизненной истории потому, что между фильмом и жизненными историями опрашиваемых мало точек соприкосновения, хотя они жили в Ленинграде во время создания лент.
Интервью с режиссерами
Как следует из цитат в моем тексте, опрашиваемые режиссеры также почти не излагают личных воспоминаний. Причиной этого, как предполагает Игорь Нарский, является неправильно заданные вопросы. Но еще одно возможное объяснение предлагает проект интервьюирования, проведенный международной группой социологов в Санкт-Петербурге (Освальд и Воронков, 2005). Исследователям бросилось в глаза, что многие рассказы лишь воспроизводят уже санкционированные мнения по теме. Личные биографические рассказы удалось услышать лишь тем, кто сам принадлежал к социальной сети информантов (Там же). Если эта граница коммуникации распространялась и на режиссеров, это объясняет, почему опрашиваемые молчат об определенных аспектах своей повседневной жизни. Их личная биография не подлежит рассказу в разговоре с нерусской представительницей науки ? официальной публичной сферы. Отсюда молчание о биографических темах говорит кое-что о границах личной, официальной и неформальной публичной жизни.
Еще один комментарий по поводу интервью гласил: не имеет смысла опрашивать режиссеров, так как они будут жаловаться на трудности прошлого. Согласно этому аргументу, обида режиссеров на бывшие и настоящие трудности заслонит взгляд на тогдашние условия работы. Эта позиция противоречит основополагающим принципам устной истории, которые служат путеводной нитью для проведения интервью. Центральный вопрос устной истории звучит так: насколько рассказанное воспоминание находится под влиянием позднейших напластований. Поэтому я понимаю ?моральный тон?, который раздражает Юлию Хмелевскую, не как помеху, а как опыт, который соопределяет конструкцию жизненной истории.
Перспективы гендерной истории
Очевидно, что пояснения к соотношению всеобщей и гендерной истории в начале моего текста привели к двум недоразумениям. Я не собираюсь определить публичное и частное как мужское и женское, что выводит из моего текста Александр Фокин. И я знакома со спектром исследований о гендерных отношениях в Советском Союзе, отдельные из которых упомянул Кристиан Тайхман. Однако параллельно с ними существуют и ?слепые к проблеме пола? исследования в русле традиционного историописания. Они создают иерархические гендерные отношения с концептуальными разделениями на приватное и публичное, природу и культуру, эмоциональность, особенное и всеобщее (Hausen 1998). Разделения придают маскулинно коннотированным сферам вес и маргинализируют женские домены в обществе и политике как периферию. Исходя из этого, я бы хотела внести вклад в написание истории при помощи не столь иерархизированно сформулированных принципов.
Различные комментарии обратили внимание на разногласие между этим намерением и обращением с источниками. Конкретно, было указано на недостаток гендерной перспективы в высказываниях режиссеров. Я охотно принимаю этот посыл более явственно выделить гендерную перспективу в интервью и документальных фильмах. Одновременно я бы хотела точнее объяснить, почему гендерный вопрос в описанных предварительных результатах находится на втором плана. Я сознательно отказалась от того, чтобы запрашивать опыт режиссера как ?мужчины? или женщины-режиссера ?как женщины?. Решение основывается на дискуссиях, развернувшихся в рамках ?курсов повышения квалификации? (Graduiertenkolleg) Gender in Motion. Wandel und Persistenz in den Geschlechterverh?ltnissen. Мы неоднократно разбирали вопрос, как может тематизироваться категория гендера в качественных интервью. И пришли к выводу, что явные вопросы о гендерных ролях во многих случаях цементируют различия между мужчинами и женщинами. Поэтому важно помещать гендер во взаимосвязь с другими категориями. Из подобной перспективы интересен результат, что поколение для режиссеров более релевантно, чем гендер.
Мне показался важным, но в методологическом плане трудно разрешимым вопрос Галины Янковской, насколько мужчины в фильмах ?смотрят?, а женщины ?показываются?. Если, к примеру, я рассматриваю фильмы режиссера Людмилы Станюкиной как особый случай ?женского взгляда?, я могу разъяснить Doing gender по обе стороны камеры. Одновременно этот аналитический фокус скрывает в себе опасность воспроизводства стереотипов маскулинности и феминности: вопрос о гендерноспецифическом сотворении фильма приводит к балансу выявление и предписывание гендера.
То же самое касается идеи Галины Янковской, обратить внимание на гендерные и властные отношения при производстве фильмов. На студии документальных фильмов женщины в качестве режиссера и оператора являлись исключением. Единственная опрошенная мной женщина-режиссер не получила место в государственной киношколе (Всероссийском государственном институте киноискусства, ВГИКе). Но это относится и ко многим мужчинам-режиссерам документальных фильмов. Так Петр Мостовой рассказывает, что после успешно сданного вступительного экзамена ему отказали в поступлении в академию из-за его еврейского происхождения. Как показывает этот пример, и при создании фильмов категория гендера не может рассматриваться изолировано.
Перспективы
Следующим моим шагом станет анализ фильма ?Трамвай идет по городу? Людмилы Станюкиной во взаимосвязи с интервью и научной литературой по позднесоветской повседневности. Я приму во внимание вопрос, каким образом я смогу согласовать друг с другом дисперсно сформулированные аспекты работы. Я буду рада использовать плодотворную критику нашей дискуссии в поиске возможного решения.
Библиография
Bohnsack Ralf: Qualitative Bild- und Videointerpretetation. Opladen 2009.
Hausen Karin: Die Nicht-Einheit der Geschichte als historiographische Herausforderung. Zur historischen Relevanz und Anst?ssigkeit der Geschlechtergeschichte, in: Medick Hans et al. (Hg.): Geschlechtergeschichte und allgemeine Geschichte. Herausforderungen und Perspektiven. G?ttingen 1998, 17?55.
Oswald Ingrid, Voronkov Viktor: Licht an, Licht Aus! "?ffentlichkeit" in der (post-)sowjetischen Gesellschaft. In: Gabor T. Rittersporn et al. (Hg.): Sph?ren von ?ffentlichkeit in Gesellschaften sowjetischen Typs. Frankfurt a. M. 2003, S. 37?61.
Rose Gillian: Visual methodologies. An introduction to the interpretation for visual materials. London 2006.
Voronkov Victor, Zdravomyslova Elena: The informal public in Soviet Society: double morality at work - Part II: Post-Communist Understanding of the Public and Private, in: Social Research Spring 2002/69, S. 49-69.
Graduiertenkolleg Gender in Motion. Wandel und Persistenz in den Geschlechterverh?ltnissen (2005?2008): http://www.gendercampus.ch/d/Studies/05/default.aspx
|
Лариса Коновалова/ Челябинск-Тюбинген
Дорогая Аглая,
Я с большим интересом читала Ваш текст. Представление проекта к обсуждению на Интернет-семинаре, на мой взгляд, наиболее продуктивно в начальной стадии и в дальнейшем принесет хорошие ?дивиденды?.
Присоединяясь к комментариям коллег, остановлюсь на нескольких моментах:
1. Мне кажется, что текст нуждается в уточнении ?системы координат?, с которой Вы работаете. Вы обозначаете территориальные рамки исследования пространством городских областей, однако фактически останавливаетесь на Санкт-Петербурге. Отсюда закономерен вопрос: в какой мере выводы, полученные в результате исследования, будут справедливы во всесоюзном формате?
2. В проекте Вы работаете с очень интересными и сложными источниками. Процесс интервьюирования и дальнейшую систематизацию информации можно сравнить с работой программиста ? чем точнее заданы исходные опции, тем полнее результат и логичнее его систематизация. Из представленного текста пока не очень ясна целевая группа Ваших информантов. По какому принципу Вы ограничиваете их возраст? Позволю высказать предостережение относительно планируемых интервью с эмигрантами в Швейцарии. Данную социальную группу объединяет определенный опыт, который неизбежно будет присутствовать в рассказанных жизненных историях как минимум в качестве фона.
С добрыми пожеланиями и успехов в работе
|
Кристиан Тайхманн
Прочитав текст с большим интересом, я обратил внимание на перечисление множества теоретических приемов, важных для заявки в финансирующую организацию, но одновременно усложняющих уточнение постановки вопросов и исследовательской программы диссертации. Присоединяясь к комментарию Галины Янковской, я бы хотел в последующем обратиться к некоторым из этих основополагающих приемов:
Гендерная история: По моему мнению, противоречия между ?гендерной историей? и ?традиционной исторической наукой?, указанного в начале текста, просто не существует. Как в исторической науке в целом, так и в исследованиях по восточноевропейской истории уже давно укоренились темы гендерных ролей и семейной повседневности. Это относится и к истории Советского Союза (Гарвардский проект). В период Перестройки данная исследовательская область пережила колоссальный подъем, толчок которому дали прежде всего западноевропейские феминистки. В России был и есть ряд выдающихся исследовательниц и писательниц, точнейшим образом картографирующих гендерные отношения и семейную жизнь (Людмила Петрушевская). Литературные исследования также не остались в стороне: множество диссертаций и исследовательских проектов в этой области посвящены ответам на вопрос о взаимосвязи ?гендерных отношений? и ?повседневности? в позднем Советском Союзе. Здесь выдающуюся роль сыграл фильм как источники и ?публичный? медиум (см.: СССР ? территория любви. Москва: Новое издательство, 2008).
Общественность и частная сфера: Основополагающее логическое противоречие проекта состоит в виде и способе приближения к теме ?частная сфера/общественность?. Спор о том, существовала ли (и если да, то какая) ?общественность? в социалистических государствах, насчитывает многолетнюю историю (См.: Sph?ren von ?ffentlichkeit in Gesellschaften sowjetischen Typs. Zwischen partei-staatlicher Selbstinszenierung und kirchlichen Gegenwelten. Frankfurt/Main: Lang, 2003). Если познавательный интерес проекта заключается в определении границ между политически дефинированным пространством коммуникации и ?неконтролируемой государством интеракцией?, то заранее заготовленный концепт ?неформальной общественности? затрудняет подход к предмету исследования. Ибо изначально постулируется нечто, что, как подразумевается, проект должен обнаружить только на основании отобранных источников. К тому же, как это отмечено и в самом тексте, существовала значительная ?серая? зона между двумя противоположными полюсами ?публичное-приватное?. Трудность заключается в точном определении роли ?политического?: когда и почему ?частные? высказывания становились политическими и тем самым ?публичными? (роль партии и СМИ, тайных служб и диссидентов)? Не в последнюю очередь из-за подобных вопросов к проблеме ?общественности? в социализме можно, пожалуй, подойти только иронически. Как это сделал Стивен Коткин в своей новой книге, которой он дал очень подходящее название ?Uncivil Society?.
Повседневность: При желании узнать что-либо о советской повседневности и роли, которую здесь играли отношения между мужчинами и женщинами, возможным подходом, действительно, может стать просмотр документальных фильмов, которые были сняты членами спонсированной государством, но критично настроенной по отношению к нему интеллектуальной субкультуры в Ленинграде. Но не будет ли проще начать с жизненных историй и мест повседневности? Именно поколение ?шестидесятников? охотно и рефлектировано рассказывает о своей жизни и работе в период позднесоветского социализма. Многие из них уже дали интервью, а такие историки как Дональд Рейли и Алексей Юрчак сделали из этого материала прекрасные книги. В 1960-е гг. те же писатели и режиссеры создали прекрасный наглядный материал по теме (Василий Шукшин, Валентин Распутин, Андрей Битов).
При опросе ?простых людей? (?мигрантов?) будет много рассказано о тесных квартирах и свободе дач, ранних браках и сложных семейных отношениях, пьянстве и связях на стороне, очередях и черном рынке. Почему фильмы интеллектуалов служат исходным пунктом для интервью, становится ясно, только если разделяешь конструктивистские позиции исследовательского проекта. Спрашивается, не уводит ли конструктивистский подход к рассказам, переживаниям и воспоминаниям от собственно познавательного интереса проекта; насколько логика конструктивизма вообще может быть соединена с герменевтической традицией интерпретации. Вся конструкция выглядит искусственной, не объясняя возможные преимущества сложной методики и ее целей.
Фильм: После всей критики представленного проекта я хотел бы все же внести ?конструктивное? предложение. По моему мнению, было бы интереснее всего поставить в центр исследования фильмы и режиссеров ?Ленинградской волны?. Отраженные в интервью с фильмотворцами сцены скажут многое на тему, которые и без того должны стоять на первом плане (?и так я выплакиваю?). Очевидно, в случае режиссеров и операторов речь идет о тесно связанной группе, которые работали долгие годы вместе, и чьи оценки ситуации сохраняют близость и до сегодняшнего дня. Не было бы лучшим выходом проанализировать фильмы, реакцию публики, цензурные практики (как продемонстрировано в тексте) и провести глубокие биографические интервью? Можно было бы опросить режиссеров об их семьях, успехах и неудачах, творческих достижениях и ?частной жизни?. Тем самым выстроилась бы многогранная, но все же обозримая ?простота? (Sample), с которой можно было бы хорошо работать. Так как члены этой группы и их окружение пережили свои лучшие времена в 1960-70-х, а также, возможно, в период Перестройки, проект мог бы достичь своей цели простыми средствами и одновременно избавиться от ненужного концептуального балласта.
Успехов!
|
Александр Фокин, Челябинск:
В силу исследовательского интереса мне близок вопрос изучения советской повседневности, поэтому тема проекта Аглаи Веспе меня привлекает. Однако необходимо отметить, что предложенная заявка на исследование вызвала разочарование. Это связано с двумя моментами: 1) на мой взгляд, в проекте уже заданы выводы, так как внимание исследователя будет сосредоточено на поиске традиционных образов генедерных отношений; 2) текст состоит из нескольких разнородных частей, которые связаны между собой очень слабо. Первая часть посвящена позднесоветской повседневности, вторая ? работе с документальными фильмами и интервью, третья часть связана с гендерными аспектами советского общества. Открыв для себя документальные фильмы ?ленинградской школы?, Аглая Веспе решила найти в них представления о советской повседневности и генедерной политике, дополнила их интервью с режиссерами. Возможно, такой подход даст свои результаты, но зачастую продуктивнее идти от темы. В качестве альтернативных примеров можно привести работы Елены Жидковой и Мелани Илич.
Анализируя ?гендерную? часть работы, я хочу сделать несколько замечаний. В своем тексте автор заявляет о солидарности с критикой традиционной истории со стороны представительниц Gender Studies (симптоматично, что говорится именно о представительницах). Эта критика подразумевает феминистическую доминанту, что такая же крайность, как и замалчивание роли женщины. В рамках гендерного исследования необходимо объективно подходить как к мужскому, так и к женскому полу, а не изначально подразумевать, что публичное тождественно мужскому, а частное - женскому.
Еще одно положение, которое может быть подвергнуто критике, - это ?неформальная общественность?, возможно, что термин поверхностный, поскольку объединяет разнородные группы. В значительной степени данный недостаток связан с проблемой обобщения материала. На мой взгляд, необходимо говорить о нескольких ?неформальных общественностях? в СССР. Так, исполнители самодеятельной песни и авторы альманаха ?Метрополь? представляли неформальные группы, но объединять их было бы неправильно. Если говорить о конце 80-х, то неформальных общностей становится очень много: от панков и металлистов до люберов. Этот период советской истории слишком значителен, чтобы рассматривать его как единое целое (если только не исходить из узких рамок теории тоталитаризма).
При ответе на вопрос Аглаи стоит, наверное, согласиться с мнением политолога, поскольку ?неформальная общественность? в СССР была неформальна по отношению к формальному государству, то есть она изначально испытывала влияние государства, пусть и опосредованно.
В связи с вопросом о влиянии государства упомянем еще один фрагмент проекта. Аглая указывает, что ?новое поколение фильмотворцев порвало с предписаниями режима?. Это представляется как некий вызов творческой интеллигенции властным структурам. Но, скорее, власть разрешила делать несколько больше, раздвинув границы допустимого. Тогда возникновение ленинградского документального кино приобретает несколько иное значение.
|
Тамара Шукшина, Челябинск:
Здравствуйте, уважаемая Аглая!
Благодарю Вас за интересный текст.
После его прочтения у меня сложилось впечатление, что в работе слишком мало
сказано о самом гендере - как это заявлено в теме. Вывод кажется несколько
оторванным от основного содержания статьи. Если углублять гендерный аспект
работы, может быть было бы интересно взглянуть на различие между режиссерами в
восприятии темы кино, жизненных проблем по половому признаку? Как одни и те же
аспекты освещались в воспоминаниях режиссеров-мужчин и режиссеров-женщин?
Буду с нетерпением ждать продолжения Вашего исследования.
С уважением, Тамара Шукшина. |
Игорь Нарский, Челябинск
Дорогая Аглая,
благодарю Вас за вынесение на публичное обсуждение Вашего проекта ? исследования с заманчивой и честолюбивой постановкой вопросов. Работа над ним потребует больших усилий и методической изощренности. Естественно, что в процессе его обсуждения, особенно на начальных этапах, Вы встретите больше критики, чем похвал. Но эта критика, в том числе в нашем Интернет-семинаре, нацелена на то, чтобы Ваш проект поддержать и по возможности помочь в его реализации.
Мои критические замечания являются ответами на Ваши вопросы, сформулированные в конце основного текста:
1. Сочетание визуального ряда, в том числе документальных фильмов, с интервью, представляются мне вполне плодотворным, поскольку текст и зрительный образ могут поддерживать друг друга и в совокупности сообщать исследователю больше, чем порознь. Такого рода исследования имеют давнюю традицию, в том числе в визуальной истории, антропологии и социологии. Подробнее об этом я писал в книге ?Фотокарточка на память? (см. эссе ?Изображение и слово?). Другое дело, что для этого нужно правильно выстроить интервью. (см. замечания Г. Янковской и Ю. Хмелевской). Кроме того, я на Вашем месте посмотрел бы, как выглядят тенденции развития игрового фильма в СССР интересующего Вас периода. О проникновении повседневности, негероического, ранее табуированного (в том числе в гендерной сфере) в советский художественный фильм 50-х ? 80-х гг. написано много. Для быстрого вхождения в эту тему советую почитать публикации Татьяны Дашковой ? одного из самых компетентных и оригинальных, на мой взгляд, современных исследователей советской визуализации гендера.
2. Мнение о тотальном проникновении советского государства в частные пространства ? отзвуки теории тоталитаризма, остающейся весьма популярной в политических науках (как и в общественном сознании). Это клише не позволяет очень многого понять в советском прошлом, особенно в послесталинском. Здесь я солидарен с Ю. Хмелевской: ниш, свободных от вмешательства государства, было больше, чем принято считать, и концепты ?неформальной общественности?, ?социальной шизофрении? и ?легитимного лицемерия? этого обилия не учитывают.
3. Интерпретация интервью режиссеров из гендерной перспективы пока кажется мне наиболее слабым местом проекта. Возможно, потому, что в интервью не были заданы важные вопросы, или эффективно ?расшифровать? их пока не удалось. Интервью переполнены актуальными обидами, а не демонстрацией протеста против советской цензуры того времени, в них есть поколенческая перспектива, но вряд ли гендерная (по крайней мере в приведенных фрагментах).
Желаю Вам успехов в очень непростом деле.
|
Юлия Хмелевская, Вашингтон:
Дорогая Аглая,
я с интересом прочла Ваш текст. Мое любопытство подстегивала определенная настороженность в отношении гендерных образов и гендерной памяти, которые в качестве концептов представляют собой, по моему глубокому убеждению, конструкции, которые не работают без конкретно-исторического наполнения. К сожалению, этого-то наполнения я и не нашла. Впрочем, этого следовало ожидать, поскольку проект пока находится на старте.
Мне кажется, в частности, что сравнение лент, снятых 30-40 лет назад с НЫНЕШНИМИ интервью, не корректно. С ?рядовыми? людьми, которые вполне могли быть объектами съемки ? это было бы возможно, при условии, что они фильм не видели, но с режиссерами - это вряд ли. Сейчас интервьент может говорить что угодно о ?том? времени, когда его, бедного, цензурировали и запрещали.
По моему, все просто до банальности ? ?тогда? снимали, чтобы ?сдать фильм? и его приняли, кто-то шел на компромисс, кто-то нет. ?Сейчас? - чтобы эпатировать и набрать рейтинг. Вовсе не обязательно искать (и находить) в этом ?критику режима?? И я не обнаружила продекларированный гендер в интерпретации рассказов режиссеров? В них присутствуют, по-моему, попытки морализаторства и обида постфактум, причем из поколенческой перспективы, а не гендерной.
Меня, как и Г. Янковскую, не убедило понятие ?неформальная общественность?, которое, как мне кажется, в Вашем проекте, как и гендеристика, пока не работает. Но не потому, что я считаю, что в СССР не было сфер вне государственного вмешательства, а скорее наоборот - слишком много было частного и неформального в том, что в исследовательской литературе подразумевается под публичным и общественным. В любой ?формальной общественности?, а уж в СССР стране точно, имеются свои неформальные отношения, связи, коды и языки, которые зачастую реализуются в тех же местах, или, скажем так, на своем уровне частного и публичного - в ?других? кафе, дачном и домашнем соседстве и т.д.
Я бы воспользовалась чем-то вроде более нейтрального термина ?сообщества? или старым, хорошо известным понятием ?социальной группы? или ?заинтересованной группы? примерно в таком же смысле, как Барбара Розенвайн пользуется понятием ?эмоциональные сообщества? emotional communities, через которые проходят люди на протяжении своей жизни, иногда синхронно, иногда последовательно - вроде семьи (один тип сообщества и одни коды), профессионального окружения (другие), политического (третьи), возрастные, образовательные и т.д. И вовсе не обязательно, что одно другому противоречит, и реализовываться они могут то вместе, то по отдельности - в зависимости от обстоятельств.
В общем, работать Вам предстоит много, и я желаю Вам успехов в реализации этого непростого проекта.
|
Уважаемые коллеги!
По вашей просьбе с целью защиты от спама введено ограничение: оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. |
Уважаемые коллеги,
Прежде всего, хочу поблагодарить организаторов семинара за приглашение принять в нем участие. Тем более, что обсуждаемый диссертационный проект Аглаи Веспе увязан с одним из самых дискуссионных аспектов советской истории. А именно, с антропологией советского общества, с оценками и объяснительными моделями ?советского человека?. В представленном проекте мне импонирует, что автор четко представляет: документальное кино ? итог социального конструирования. Привлекает стремление автора включить в качестве исторического источника по реконструкции гендерных порядков советское документальное кино. Естественно, что нестандартный проект провоцирует на вопросы.
1. Что предлагает концепция ?неформальной общественности? Здравомысловой и Темкиной, на которую опирается А.Веспе для интерпретации советской социальной жизни? С одной стороны, в рамках этой модели признается существование ниш, свободных от политического давления, т.е. зоны относительной свободы. С другой стороны, развивается тезис о ?социальной шизофрении? и ?легитимном лицемерии? позднего советского общества. Но ведь такой взгляд на советского человека укоренился в американской советологии еще в 1950-е ? 1960-е гг. по итогам Гарвардского проекта. В яркой художественной форме и с публицистическим пылом эту же идею отстаивал неистовый Александр Зиновьев в своем социологическом романе ?Хомо советикус?. Что нового по сравнению с этими концепциями видит А.Веспе в идее ?неформальной общественности? Е.Здравомысловой и ее коллеги?
2. Применима ли оценочная субъективная этическая категория ?лицемерие? в качестве инструмента социального анализа? Означает ли концепция ?социальной шизофрении?, что двойные стандарты, т.е. различение официальной нормы и обыденной практики ? уникальная советская социальная патология? Мне представляется, что более нюансированную трактовку социального опыта советского человека предлагают другие российские социологи и историки. Скажем, Ю.Левада в книге Советский простой человек. Опыт социального портрета на рубеже 90-х / Отв. ред. Ю.А. Левада. ? М., 1993 или Л.Ионин в сборнике социологических эссе ?Свобода в СССР? - СПб., 1997. О неконтролируемых государством интеракциях, возможных даже в годы позднего сталинизма, много и, как мне представляется, убедительно, размышляла Наталья Никитична Козлова в книге ?Советские люди. Сцены из истории? - М. ?Европа?, (2005).
3. Планирует ли автор проекта рассматривать такой важный для гендерных исследований вопрос, как различие мужского взгляда и женского взгляда в работах режиссеров-документалистов мужчин и женщин? Если мы принимаем тезис о том, что ?мужчина смотрит?, а ?женщина показывается?, то как работает эта рамка восприятия при анализе документального кино?
4. Как соотносится ленинградская школа документального кино с тем вариантом визуальной антропологии, который был реализован Флаэрти?
5. Складывается впечатление, что устные интервью тематически были ограничены вопросами создания фильма, его сдачи официальным инстанциям и вполне предсказуемыми сюжетами о цензуре или о границах публично допустимого поведения. Может быть имело смысл поставить дополнительную задачу сбора воспоминаний о гендерном порядке в самом документальном кино? Кто преобладал в съемочных группах, кто занимал статусные позиции? Кто представлял фильмы на фестивалях, на художественных советах и т.д. Кто были авторы сценариев? Кстати, цензура фильмов начиналась еще на стадии сценарной заявки. Были ли в правках цензуры на том этапе ?гендерные? замечания? Иначе говоря, проекту нужна контекстуализация.
|
| Представленная идея весьма любопытна: думаю, что соотношение документального фильма с интервью может быть плодотворным. Однако меня заинтересовал вопрос хронологических рамок. В первых же строках говорится, что автора интересует повседневность и взаимоотношения полов в Советском Союзе в 1965-1989 гг., но не объясняется, чем вызвана подобная хронология. Интересна аргументация относительно определения границ. Конец 1980-х гг. вызывает меньше вопросов: это естественная граница. Однако середина 1960-х гг. в СССР, кажется, мало должна отличаться, относительно обозначенной проблемы, от начала 1960-х гг. или немного более ранних годов. Подобная аргументация позволит адекватнее воспринять и последующий текст. С уважением, ardalio |
|
|
Добро пожаловать!
