|
|
| Архив - От прически ?под мальчика? к перманентной завивке - Комментарии
Дорогие коллеги,
Прежде всего я хотела бы поблагодарить всех участников дискуссии за многочисленные, интересные и перспективные комментарии к моему тексту. Многие из них я собираюсь учесть и обдумать. Я прошу прощения, что пишу эти строки на немецком, а не на русском, и благодарю челябинских коллег (Оксану Нагорную и Ольгу Никонову) за впечатляющую работу по переводу.
Представленный к дискуссии текст не является частью эмпирических исследований о женщинах в Красной армии во время Второй мировой войны. Он представляет собой один из аспектов моего нынешнего исследовательского проекта о культурах и образцах памяти о Второй мировой войне в Советском Союзе. Возможно, вышеназванная группа летчиц выглядит мало оригинальной, но все же она попала в центр внимания исследования из-за комфортного изобилия материалов (относящихся к значительному промежутку времени). В предлагаемом тексте я попыталась скомбинировать текстовые и визуальные источники (опубликованные и неопубликованные), которых все же оказалось недостаточно, чтобы интерпретировать их во взаимосвязи друг с другом. Я надеюсь, что смогу восполнить этот недостаток интервьюированием участниц. Как уже было упомянуто в сносках, я сознательно не анализировала фильмы, которые в обязательном порядке подробно будут исследованы мною позже.
Комментарии очень явно указывают на различные, противоположные возможности интерпретации изображений, восприятий себя и чужого, которые будут более внимательно учтены.
Я благодарна также за указание на иконографическую традицию (относительно Первой мировой войны и плакатов 1930-х гг.), которые, действительно, должны быть проанализированы как часть советской изобразительной памяти.
Я бы хотела еще раз вернуться к различно трактуемым ролям женщин в послевоенные годы (маргинализация vs. незначительность их доли в Красной армии). Разумеется, удельный вес женщин в сравнении с мужчинами был относительно невелик. Все же цифра в 1 миллион представляется достаточно высокой, чтобы не принимать эту группу во внимание. Консервативные и традиционные ролевые представления в послевоенные годы выглядят странными не только в виду численности, но и с учетом социальной действительности: женщины в большей степени рассматривались как рабочая сила, а не только как матери и домохозяйки. Если плакативная пропаганда и визуальный язык все же фаворитизировали этот идеал женственности, то можно предположить, что за этим крылось четкое предписание ролей, могущее служить легитимирующей основой для различной оплаты труда, различия социальных статусов, гендерного неравенства и гендерной иерархии. Только на основании профессиональной деятельности женщин возможны были другие ролевые презентации. То, что сами женщины, особенно бывшие участницы войны, конструировали действительность посредством подобных представлений, предполагает иной вид прочтения. Олицетворение целостности (телесной/душевной) может быть оценено как (нарративная) стратегия компенсации потрясений и ран, которые они перенесли во время войны. Сравнительные исследования биографий немецких женщин периода национал-социализма освещают сходные образцы поведения (стратегии преодоления).
Различно трактуется также понятие ?убивающих матерей?, сформулированное Анной Крыловой. Под этим подразумевается замалчивание негативных переживаний войны, которое противоречили бы представлениям женщин как победительниц и героинь. Тогда встал бы вопрос о цене победы, о последствиях военной повседневности для отдельной личности. Естественно, нужно упомянуть о критичных выссказываниях в воспоминаниях летчиц, так, в архивных документах присутствуют упоминания о страхе при бомбардировках. Все же, по моему мнению, существует часть нарратива, остающаяся недоступной: тело и внутренние переживания. Летчицы презентировали прежде всего свои социальные тела и социальные переживания.
Я с благодарностью принимаю ссылки на публикации и диссертации. Буду рада дальнейшей плодотворной дискуссии.
Кармен Шайде.
Базель, 25.1.2007
|
Каким образом можно использовать изображения в качестве исторических источников? Наравне с текстами, которые мы читаем, или всего лишь как иллюстрации? Статья К.Шайде активно дискутировалась участниками рабочей группы по еврейской и восточно-европейской истории и культуры, в том числе в ракурсе методологических проблем. Автор изучает практически неисследованный в русистике аспект участия женщин в военных действиях Второй мировой войны. Умалчиваемые или нет, их рассказы и фотографии являются исключительными документами, которые рисуют отличную от описанной в тысячах опубликованных мужчинами источниках повседневность. Отталкиваясь от работ Пьера Бурдье К.Шайде анализирует восемь изображений, которые, на ее взгляд, формулируя кратко, демонстрируют омужествление женщины на войне и последовавшее за этим ее принудительное оженствление.
Но сначала к методологической дискуссии. Участники коллоквиума пришли к единому мнению, что, несмотря на таящиеся в анализе изображений опасности, они все же должны быть исследованы в качествве исторических источников с помощью отработанных на текстах приемах интерпретации. Фотографии, тем не менее, не могут интерпретироваться безгранично, сила их высказываний может быть понята только в контексте ограничивающих их текстов (личных свидетельств). В случае анонимности изображений в интерпретацию могут закрасться неясности: они могут быть неправильно истолкованы. При этом все исследования должны принимать во внимание, что фотографии являются неотъемлемой частью иконографической традиции: как моментальный снимок, так и фотография-постановка. Подразумеваемая реальность на изображениях/фотографиях всегда ограничена, в рассматриваемом случае ? это отсутствие изображений раненых женщин.
Поэтому вопросы к фотографиям возникают сами собой. Были ли эти изображения инсценированы? Что преподносилось, а что скрывалось? Вопрос о мотивации фотографа нужно задавать наряду с вопросом о собственном подходе к изображению: с каким намерением подходят к интерпретации изображения? Также необходимо учитывать манипуляции зрителя через изобразительную композицию. К.Шайде сама подчеркивает, что зритель переносит на фотографию свою собственную систему правил, так называемый шаблон прочтения.
Это делает и автор статьи. Она анализирует одежду и прически солдат-женщин, телесные инсценирования, которые представляют традиционные гендерные порядки. На исследуемых ею изображениях, кажется, ясно распознается корректура женских ролей после Второй мировой войны. Анализ упускает однако из вида, что мужские роли также были заново интерпретированы. Приведенное автором в качестве кажущегося негативным в ракурсе гендерной иерархии изображение советской семьи (1950 г.): мужчина в униформе с ребенком на руках и женщина с орденом на фартуке ? было интерпретировано участниками дискуссии иначе. Разве женщины после войны не хотели снова стать женами и матерями? Не должно ли было военнизированное общество стабилизироваться посредством ?традиционной? семейной политики? Не могла ли речь идти, с одной стороны, о пропагандистском снимке, а с другой ? о фотографии в советской манере? Разве орден женщины не является однозначным выражением (не только) высшего военного признания женщины-борца за социализм? Также и привлеченные к анализу воспоминания ?ночных ведьм? в большей степени подтверждают тезис, что женщины после окончания своего добровольного (!) участия в войне охотно хотели быть женщинами: они начали снова делать маникюр, укладку и т.д.
Участники активно обсуждали противопоставленные друг другу групповые изображения летчиц. В то время, как левое представляет нам 4 женщин с короткими стрижками в униформе на фронте в 1942 г., правая изображает часть летчиц, которые в мае 1945 г. принимали участие в параде победы над Германией. К.Шайде видит в перманентной завивке и юбках в год победы Советского Союза подтвверждение традиционного образы женщины, который после войны из солдат снова создавал женщин. При этом автор выпускает из вида ситуацию в целом: парадной формой для солдат-женщин в советской армии была юбка, и то, что женщины к параду победы накладывали макияж, становится понятным, если учесть праздничный повод. Мужчины также ?прихорашивались?. ?Война закончилась, и мы получили платья цвета хаки?, - звучит одно из приведенных автором свидетельств. Автор не учитывает дефицитный характер военной экономики, которая только после войны смогла обеспечить женщин нарядной униформой. Во время войны подобные роскошные предметы одежды были немыслимы. Но остается открытым вопрос, действительно ли участницы парада Победы оценивали юбки как вытеснение назад в женские роли. И могут ли обе фотографии противопоставляться друг другу? На наш взгля, автор должна более плотно сопоставлять текстовые и визуальные источники.
Приведенные здесь незначительные критические замечания не должны затмить позитивное впечатление, которое произвел на участников дискуссии текст Кармен Шайде. Автор в своем анализе пытается закрыть существующую в методологии и русистике лакуну относительно фото-источников и женских ролей. Мы с нетерпением ожидаем результатов этого анализа. Изложенная здесь критика является лишь свидетельством проявленного интереса. Участники коллоквиума и нижеподписавшиеся желают К.Шайде успехов в реализации проекта.
Клаудия Мирник, Александр Беккер, Иво Мийнсен, Йорн Хаппель
Базель, Ноябрь 2006.
|
Дорогая Кармен,
Хочется отметить, что твое небольшое исследование вполне укладывается в устоявшиеся уже представления о сталинском обществе как патриархатном. В этом обществе ?отклонявшийся? от официального женский дискурс летчиц, осоавиахимовок, представительниц свободных профессий и проч. был маргинальным, хотя и не подвергался репрессиям. Портретная фотография, как следствие, отражала и официальные взгляд на гендерный порядок, и стремление ?маргинальной? по своей сути группы женщин ?играть по правилам? господствовавшего режима, говорить на ?языке власти?. Можно предположить, что следы внутригруппового дискурса можно найти в частных фотоколлекциях и воспоминаниях. Об этом свидетельствует и книга интервью, собранных Светланой Алексиевич.
Вот некоторые вопросы, которые возникают при знакомстве с текстом твоего исследования:
1. в тексте не отражена реакция самих летчиц на публичные репрезентации их образов, что, вероятно, достаточно сложно сделать без проведения интервью или скрупулезной работы с текстами воспоминаний;
2. нельзя согласиться с тем, что в русско-советской культурной традиции отсутствовал дискур о женщинах-воительницах. Оставаясь маргинальным по отношению к культу ратника-мужчины, он, тем не менее, существовал давно. Можно вспомнить, например, сказочно-былинную русскую традицию и былину о Василисе Микулишне, воспоминания кавалергард-девицы Дуровой и др. Можно обратить внимание на то, что в этой традиции всегда присутствует инсценировка женщинами признаков противоположного пола - переодевание, изменение манер поведения и др. Поэтому советская традиция изображения женщин-летчиц во время Великой Отечественной войны скорее вписывается, нежели отклоняется от культурной традиции в целом.
3. интересно было бы сравнить портретную фотографию женщин-военных с другими портретными фотографиями женщин этого же периода и выяснить, представляют ли они из себя полные антиподы или ?гражданские? женщины демонстрируют какие-то элементы заимствования ?воинственных образов?. Известно, например, что советский коммерческий плакат до войны довольно успешно эксплуатировал визуализацию женской ?воинственности? (реклама зубной пасты женщиной в летчицком шлеме и проч.).
Желаю тебе успеха в дальнейшей работе.
Ольга Никонова
|
Дорогая Кармен,
Я признателен тебе за предоставленный к обсуждению текст и приглашаю тебя с ним в челябинский сборник о визуальной культуре в России XIX ? ХХ вв. Уверен, что для запланированного на конец 2007 г. сборника это было бы большим выигрышем.
Высоко оценивая твой текст, я не могу умолчать о двух размышлений, которые пришли мне в голову при чтении твоей статьи и которые, надеюсь, могут быть тебе полезны в дальнейшей работе. Во-первых, мне кажется, что ты используешь фотографии скорее как иллюстрации к заранее сформулированным тезисам и тем самым недооцениваешь информацию этих источников. Такой недостаток отчасти обусловлен тем, что ты не знаешь или упускаешь из виду фотографическую ситуацию ? условия возникновения отдельных фотографий. Между тем, очевидно, что не все представленные тобой фотографии являются постановочными или, по крайней мере, в равной степени инсценированными. Уже это делает сравнение репрезентированных на фото объектов проблематичным. Также в тексте отсутствует иконографический анализ, который мог бы получить дополнительную информацию о гендерных аспектах фотоинсценировок.
Во-вторых, из твоего анализа исключен ряд факторов, которые действовали параллельно с официальной гендерной, культурной и мемориальной политикой и автономно от нее. Они тоже могли вызывать изменения в репрезентации женщины на войне. Я имею в виду прежде всего знакомство с адресованными женщинам американскими товарами, которые с середины войны в массе имелись в Советском Союзе, а также с европейской женской модой и одеждой после вступления Красной армии в Центральную Европу. Нельзя недооценивать и изображение женщин на войне в советском кино военных лет, которое, насколько я знаю, стало пропагандировать химическую завивку, юбку и модельные туфельки на фронте значительно раньше, чем мы видим их на военных женских фото.
Я желаю тебе успехов и надеюсь, что обсуждение твоего текста поможет тебе в дальнейшей работе над проектом.
|
Обращение к опыту репрезентации посредством визуальных образов весьма любопытно. Но представленный текст вызывает ряд замечаний. Автор, обращаясь к образам женщины представленной на агитационных плакатах, представляет образец только одного, который по его мнению должен представить всю традицию изображения женщины. Стоит отметить, что представленный плакат, на котором действительно не отражена роль женщины как солдата Великой отечественной войны, был выпущен в 1946 г., когда потребности в женщине-воине для государства уже не было, а наоборот требовалось возвращение женщины в рамки традиционных ролей. Таким образом, нет ничего удивительного, что центральное место на плакате отдано образу матери. Помимо этого стоит отметить, что в советском плакате можно выделить две большие традиции изображения женщины. О первой уже было сказано, это женщина-мать, жена, хранительница очага и семейного уюта. Другая традиция представляет вариант женщины-борца, призванной на выполнение некой важной миссии и встающей практически под ружье. Визуально первый вариант характеризуется подчеркнутой женственностью в частности длинными волосами. Второй вариант, наоборот, представляет женщину более маскулинной, с короткой прической, убранной под косынку, дабы не мешать выполнению поставленных задач. Исходя из этого, в советской культурной традиции с самого начала параллельно существовали два женских визуальных образа которые использовались по мере необходимости.
Другой момент, который вызывает интерес, связан с проблемой того, как в годы войны регулировались специфически женские потребности женщин-военнослужащих. Также вопрос о ?прическе под мальчика? порождает вопрос о том, как военные летчицы сублимировали свое либидо, ведь, скорее всего, в отличие от прачек и медсестер игравших роль военно-полевых жен, летчицы находились в более привилегированном положении. И собственно мальчишеская прическа не может указывать, что ее носительница занимала специфическое место в женской эскадрилье.
|
Здравствуйте, уважаемая Кармен. С большим интересом прочла Вашу статью ? тема действительно увлекательная и малоисследованная. Однако мне кажется, что восприятие женщин-летчиц в советском обществе не является оригинальным. То, что женщины в армии имели мужеподобный образ, как Вы и отмечаете, является требованиями практичности, гигиены и военной дисциплины. Почему и во время, и после войны летчицы изображались героинями, а все негативные моменты их полевой жизни табуизировались, тоже ясно ? создание видимости патриотизма и героического имиджа армии и государства всегда было немаловажным для стран-участниц войны в условиях враждебности окружающего мира. Понятно и то, почему женщины-воины в мирное время постепенно оказались забытыми: традиции, гласящие, что война ? не женское дело, стары как мир, а потому ни одному правителю не захочется вспоминать о том, что государство было вынуждено давать женщинам в руки оружие, помещать их в грязные окопы и заставлять их быть мужчинами.
Гораздо более, на мой взгляд, интересен здесь сам процесс, когда девушки, первоначально симпатизировавшие своей собственной мужественности и сходству с молодыми людьми, затем начинают тосковать по женскому образу. Интересно также, было ли табу на разговоры о неженском лице войны для фронтовичек больше внешним или внутренним. Кроме того, я думаю, что для более полного исследования Вашей темы было бы целесообразным привлечение в первую очередь текстовых источников, а не только фотографий и плакатов.
Заранее спасибо за ответ, Тамара Шукшина.
|
Прежде всего, я хотел бы поблагодарить автора за представленный текст. Вызывает интерес избранный Вами подход к изучению визуальных источников. Вы анализируете фотографии фронтовичек и плакаты, пытаясь прочесть в них различные оттенки смыслов, инсценировки и восприятия образа женщин в Советской Армии, привлекая для интерпретации этих источников опубликованные воспоминания женщин-лётчиц.
В качестве тезиса Вы выдвигаете предположение о том, что ?восприятие борьбы, войны, армии и героизма как нормальных мужских вещей, где солдатская женственность является исключением, так же значительно опирается на визуальные средства воспоминаний: фильмы, памятники, картины и фотографии, существующие в специфической культурной иконографической традиции, как и на образы памяти и социальные нормы?.
В качестве ?своей? группы источников и объекта исследования Вы декларируете в целом ?визуальную культуру памяти плакатов, памятников и фильмов?. В представленном докладе, впрочем, из всей группы заявленных изобразительных источников фигурируют только официальные фотопортреты и один плакат. Фильмы и кинохроника как образцы культуры памяти отсутствуют. Мне кажется, это влияет на выводы Вашей статьи. Официальные портреты и тем более агитационные плакаты схематичны, фильмы и частные фотоальбомы уже представляют более ?многоцветную? историю войны. В представленном докладе Вы анализируете лишь профессиональные фото. Есть ли в Вашем распоряжении любительские фото, предполагаете ли Вы их использовать?
Не могу сказать, что являюсь сторонником гендерного подхода, также ярко представленного в докладе. Сразу скажу, что я плохо разбираюсь в гендеристике, и то негодование, с которым Вы пишете об ?отсутствии в свидетельствах лётчиц образа ?убивающей матери? как результате не только официальной цензуры, но и самоцензуры?, мне напомнило в первую очередь священный ужас правоверных историков-марксистов по поводу отсутствия среди значительной части рабочих в 1900-е годы ?классового сознания? и ?классового чутья?, а следовательно, ?несознательности? и ?отсталости? последних.
О выборе объекта исследования
Как Вы сами указываете, в Красной (Советской) Армии в период войны служило около миллиона женщин. Эти женщины поодиночке и группами служили в медицинских подразделениях, а также в воинских частях и службах обеспечения (снайперы, связисты; батальоны аэродромного обслуживания в ?мужских? авиационных полках; лётчики-инструкторы в военных училищах; женские авиационные полки). Предполагаете ли Вы ограничиться в изучении образов (само)восприятия женщин-военнослужащих второй мировой войны отдельной компактной группой женщин в советских ВВС? О ком Вы пишете и по отношению к кому собираетесь делать выводы: о женщинах в армии вообще или о более узкой группе военных лётчиц?
В связи с выбранной Вами темой ещё один вопрос: планируете ли Вы в своём исследовании касаться женщин в советской гражданской и спортивной авиации (в военное и послевоенное время)? Мне кажется, доступ к источникам, связанным с этой группой, будет легче, чем доступ к военным архивам.
Если Вы предполагаете писать только о женщинах-лётчицах, обоснуйте, пожалуйста, выбор именно лётчиц 588-го (впоследствии 46-го гвардейского) ночного бомбардировочного полка (с которыми как раз и связано прозвище ?ночные ведьмы?). Ведь полк ночных бомбардировщиков был не единственным, где служили женщины-лётчицы. Организацией женских авиационных частей с 1941 г. занимались В.С.Гризодубова (31-й гвардейский бомбардировочный полк авиации дальнего действия, ?смешанный? по составу) и М.М.Раскова (586-й истребительный авиационный полк, командир ? подполковник Т.А.Казаринова; 587-й полк пикирующих бомбардировщиков, командир ? до гибели в 1943 г. ? майор М.М.Раскова; 588-й ночной бомбардировочный полк, командир ? майор Е.С.Бершанская). При этом среди самих соискательниц женских полков и в лётном сообществе в целом более высоким престижем пользовались не ?ночные бомбардировщики?, а истребители и тяжёлые бомбардировщики, ставшие популярными в СССР ещё в 1930-е годы. Сама М.М.Раскова и возглавила полк пикирующих бомбардировщиков ?Пе-2? новейшей к тому времени конструкции. Самолёты ?У-2? (?По-2?), составившие лётный парк полка ночных бомбардировщиков, напротив, в начале войны были известны как образец устаревшей конструкции с низкой скоростью и высотой полёта, совершенно не престижный ?russ-Furnier?. В свою очередь, на самолётах ?У-2? во время войны летали не только женщины, но и мужчины.
Чем обусловлен выбор именно этой женской воинской части: известностью среди военнослужащих вермахта? Лучшей сохранностью источников? Устойчивостью коллектива ветеранов этого полка? Наличием узнаваемого символического прозвища ?ночные ведьмы??
Если для вас значимо исследовать именно ?ночных ведьм?, то мне кажется, что Вы должны обратить внимание и на то, каким образом прозвище со стороны противника, имеющее негативную коннотацию, распространилось, было заимствовано и в некоторой степени ?усвоено? как маркер (презентации и саморепрезентации) военнослужащими противоположной стороны, советскими лётчицами и лётчиками.
Гендерный подход, который избираете Вы, как мне кажется, не должен игнорировать различия идентичности множества субкультур сообщества военных, обладавших различным социальным статусом, восприятием со стороны представителей других родов войск и воинских специальностей.
Члены воинских сообществ и субкультур, как мне кажется, всё ещё сохраняют большую лояльность своему сообществу, своему подразделению, нежели ?гендеру?. Поэтому Вам так трудно вычленить в общей традиции изображений военных изображения женщин как относительно целостной социальной группы. И поэтому наиболее компактным сообществом ветеранов, которое одновременно было бы сообществом женщин, оказался коллектив бывшей женской воинской части.
Отсутствие женщин-военных в ?плакатной? изобразительной традиции можно объяснить не гендерными предубеждениями, а банальным пропорциональным соотношением полов в военном сообществе. Действительно, три женских авиационных полка были созданы в СССР, но по сравнению с общей численностью лётчиков советской военной авиации это была капля в море. В действующей армии служило до миллиона женщин, но мужчин в армии было на порядок больше. Подавляющая часть советских женщин находилась в тылу.
Вы пишете: ?Сталин в конституции 1936 г. узаконил равенство мужчин и женщин?. Однако равенство женщин и мужчин в Советской России было узаконено еще декретами Совнаркома декабря 1917 года и конституцией РСФСР 1918 года (статьи 3, 64). В конституции СССР 1936 г. равенство женщин и мужчин было лишь ещё раз подтверждено и развито (См.: Завадская Л.Н. Гендерная экспертиза российского законодательства. М., 2001.).
Вы пишете: ?в 1930-е гг. лётчицы? являлись первыми награждёнными при Сталине Героями Советского Союза??. Звание Героев Советского Союза три женщины-лётчицы (В.С.Гризодубова, П.Д.Осипенко, М.М.Раскова) получили в ноябре 1938 г. Однако они были не первыми, кто был удостоен этого звания. Первыми звание Героев Советского Союза в апреле 1934 г. получили лётчики-мужчины, участники операции по спасению челюскинцев: Водопьянов, Доронин, Каманин, Леваневский, Ляпидевский, Молоков, Слепнёв.
Я не понял, что означает в Вашем употреблении термин ?образ ?убивающей матери??. В воспоминаниях советских лётчиц, которые довелось прочитать мне, встречаются вполне откровенные признания некоторых из них о мотивации, под воздействием которой они устремились в боевую авиацию. В числе этих мотивов ? месть за убитого ребёнка, мужа, родителей, друзей и подруг (см., к примеру, воспоминания лётчиц 588-го ночного бомбардировочного полка под командованием майора Е.Бершанской - М.Сыртлановой, Р.Е.Ароновой).
В качестве ?точки отсчёта? в политике умолчания о судьбах фронтовичек Вы называете слова председателя президиума Верховного Совета СССР М.И.Калинина. Но было ли вообще умолчание? Ведь, как Вы указываете, воспоминания и даже монографии о женщинах-фронтовичках (см. сноски 7 и 8) в СССР публиковались.
Другое дело, что Вы не находите в них тех аспектов проблемы, которые тематизируете сами. Однако проблемы пола, сексуальных отношений, телесных практик, приземленных аспектов быта и повседневности, таких, скажем, как отправление естественных потребностей, не являлись предметом специального рассмотрения и в советской историографии войны в целом, и в воспоминаниях о войне мужчин (1). Женщины здесь не были специальной группой, в отношении именно которой анализируемые Вами аспекты целенаправленно подвергались бы запрету.
Говоря о том, что в советских исследованиях о войне история фронтовичек практически не представлена, вы ссылаетесь на автореферат диссертации, защищённой в 1968 г. Помимо диссертации М.П.Чечнёвой, изучались ли после 1968 г. проблемы женщин-военнослужащих и женских воинских частей в СССР? Сам этой темой не занимаюсь, поэтому могу назвать только ещё одну диссертацию (в библиографии около трёхсот названий): Лактионова Л.Д. Женские авиационные части в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.(историческое исследование). Дисс. ?канд.ист.наук. Военный университет. Защищена 15 июня 2000 г.
О бытовании среди ?многих современников? уничижительного мнения о женщинах-фронтовичках Вы пишете, опираясь на книгу Копелева 1981 года. Мне кажется, это тот случай, когда обобщение некорректно. Была и другая традиция восприятия женщин-военнослужащих, в особенности женщин-лётчиц. Обратите внимание, с каким уважением упоминают в своих воспоминаниях о встречах с ?соседками? фронтовые лётчики-мужчины (2). Высокий процент женщин-военнослужащих, в особенности военных лётчиц, получивших боевые награды, в послевоенное время избранных депутатами Советов разных уровней, вплоть до Верховного Совета СССР, занимавших высокие административные должности, также, на мой взгляд, свидетельствует об уважении к женщинам-участницам войны. Человек, который произнесёт слово ?ППЖ? в присутствии знакомых мне ветеранов Великой Отечественной войны (и мужчин, и женщин), гарантированно получит по морде.
Я не уверен в точности Вашего вывода о повсеместном исключении женщин-военнослужащих из коллективной и культурной памяти о войне. Разумеется, продолжает существовать групповая память участников войны ? не только самих женщин, но и тех ветеранов, которые соприкасались с ними (сужу по воспоминаниям лётчиков). В то же время женщины-военнослужащие актуализировались как персонажи советских кинофильмов о войне (если говорить по-прежнему о женщинах-лётчицах, навскидку назову фильмы ?Небесный тихоход?, ?В небе ?ночные ведьмы??, ?В бой идут одни ?старики??, о женщинах-зенитчицах ? экранизированную повесть Б.Васильева ?А зори здесь тихие? и т.п.). Другое дело, что в силу своей немногочисленности (по сравнению с мужчинами-комбатантами) эти персонажи не составляли доминирующих в культурной памяти образов войны. Перефразируя Ваш вывод, - гендерные представления не только и не столько ?заново подтверждались?, но и попросту ?репродуцировались?.
Примечания:
1. Хотя, если покопаться в воспоминаниях, опубликованных в советское время, можно найти в них упоминания и о ?частной сфере?: анекдоты, бытовые зарисовки, проблемы подгонки под женскую фигуру мужского обмундирования, восприятие женщинами приказа о введении короткой причёски, обеспечение бытовых условий, жёсткий отбор кандидатов в женские авиаполки (пьющие и курящие женщины не принимались). Как эпизод в нескольких воспоминаниях фигурирует передача в подарок женщинам-военнослужащим трофейного парашюта (в одних текстах без пояснений, в других ? с пояснением, что парашют ? это до сорока метров шёлка). О проблемах со здоровьем пишут в своих воспоминаниях практически все встречавшиеся мне авторы-лётчики (и мужчины, и женщины). Недосыпания, простудные заболевания, обморожения лица и конечностей, сорванная на руках кожа (из-за необходимости обслуживать и ремонтировать технику голыми руками при низкой температуре на открытом воздухе), необходимость лечить, а зачастую и скрывать от врачей и командования заболевания и ранения, из-за которых лётчика могли отстранить от полётов, - такие эпизоды встречаются в воспоминаниях часто. Запрет на длинные волосы, украшения, маникюр и косметику имел практические (а не ?гендерные?) основания и объяснён в литературе. Для женщин - штурманов, стрелков-радистов, техников, механиков, специалистов по вооружению, постоянно имевших дело с техникой и горюче-смазочными материалами, переноской тяжестей, маникюр и косметика были не только запрещены, но и непрактичны. Лётчица М.Сыртланова в воспоминаниях объясняла практическую необходимость короткой стрижки для пилотов поршневых самолётов с открытой кабиной ? косы могли попасть в мотор или в лопасти пропеллера. По тем же причинам мужчинам-истребителям, по их воспоминаниям, запрещали надевать перед полётом на шею модные среди них шарфы из парашютного шёлка.
2. См., например: Андрианов И.Ф. Атакую ведущего! Рязань, 1983 (воспоминания лётчика-истребителя); Асташенко П.Т., Денисов Н.А. Командарм крылатых. М., 1983 (о командующем 4-й воздушной армией в годы Великой Отечественной войны К.А.Вершинине); Гареев М.Г. Штурмовики идут на цель. М., 1972 (воспоминания лётчика-штурмовика); Яковлев А. Рассказы авиаконструктора. М., 1976; и т.п.
|
Дорогая Кармен,
предоставленный к обсуждению текст представляется мне неким заявлением о намерениях, которое потребует длительной и кропотливой исследовательской работы. Отсюда, как мне кажется, происходит некоторая схематичность предварительного анализа и ощущение недосказанности, которые, я уверена, исчезнут по мере углубления анализа.
Не могу согласиться, к примеру, с тезисом, что в Первую мировую войну не было изобразительной традиции солдат-женщин. Отдельные фотографии, рисованные изображения и тексты, представляющие комбатантам и общественности в тылу участие женщин в военных действиях, достаточно часто публиковались еще до Февральской революции. Более поздним и наиболее ярким примером являются, естественно, женские батальоны смерти, формировавшиеся не только в столицах, но и на периферии. Особого внимания заслуживает именно визуализация этих формирований ? фотографии присяги, учений, строевой подготовки. Достаточно любопытны здесь контрастные изображения солдат-женщин, одетых в униформу, и стоящих рядом дамочек в платьях и с зонтиками. Широко были представлены фотографии основательницы данного формирования ? Марии Бочкаревой, которая, кстати, сама себя именовала ?Яшкой?.
Любопытно было бы узнать, использовала ли Чечнева в своей диссертации какие-либо изображения?
Я заинтригована развитием концепции проекта и желаю тебе успехов в его реализации,
Оксана Нагорная
|
|
|
Добро пожаловать!
