Архив

Навести порядок в Средней Азии

30.04.2009, 11:04

Юлия Обертрайс

Навести порядок в Средней Азии — российская и советская национальная, сельскохозяйственная и инфраструктурная политика в сегодняшнем Узбекистане и Туркменистане, 1870-e — 1960-е гг.

Введение

Предлагаемый Вашему вниманию текст — часть исследовательского проекта, который посвящен сельскохозяйственной и инфраструктурной политике в Средней Азии с конца 19 века и до 1991 года и концентрируется на хлопководстве и оросительных системах в Узбекистане и Туркменистане (1). Одним из аспектов этой темы является вопрос о цезуре 1917 года. Существовали ли линии преемственности от империи к советскому господству, «пережившие» Октябрьскую революцию» Насколько справедливо утверждение о том, что в 1917 г. началась новая эпоха в политике России на периферии и в ее осуществлении на местах»
Моя позиция такова: преемственность между двумя эпохами выражена достаточно сильно в представлениях о господстве, экономических и цивилизаторских целях, а также в отношении к природе. В основе лежала политика современного государства, которая была характерна для имперской России в целом и была продолжена после 1917 года. Ее руководствующими принципами являлись унификация, «превращение в читаемое» (»Lesbar»-Machen (James C. Scott)) и создание порядка.
Предположительно, государственная и административная политика всегда стремилась к тому, чтобы подчинить себе не только людей, но и обстоятельства и условия и сделать их удобными для использования благодаря оперированию собственными категориями. И все же с эпохи Просвещения и в ходе 19 столетия проявлялись различные факторы, обозначившие эпоху современности: секуляризация политического мышления и политики, представления о возможности трансформации общества и человека, использование новой техники как средства разрешения социальных проблем, отчетливое отношение к науке как к инструменту государственной политики. Наряду с этим расширялись пространства для деятельности и «поля» проникновения государства; с помощью новых наук и техник господства, таких как демография, переписи населения или гигиенические исследования воздействие государства на индивидуума становилось все более прямым и всеохватным. К этому добавилось влияние средств массовой коммуникации и уплотнение общественной коммуникации (2).
Исходя из такого (очерченного здесь упрощенно и неполно) понимания современности и современной политики, которое было положено в основу обсуждаемого проекта, далее будут представлены три части, а именно (первая) национальная политика или обращение с многообразием языков и социокультурных «предписаний» в регионе Средняя Азия, (второе) представления о и обращение с природой и (третье) выращивание хлопка и орошение. Сначала необходимо, однако, кратко охарактеризовать исследуемый регион и историю его завоевания Российской империей.

Регион и создание «Туркестана»

Современная республика Узбекистан располагается на площади в почти 450.000 кв. км и насчитывает свыше 27 млн. жителей (по состоянию на 1.1.2008) (3). Хотя Республика Туркменистан немного больше и занимает площадь почти 490.000 кв.км, в ней проживает лишь 5 млн. человек (по состоянию на июль 2006 г.) (4). В обеих странах большинство населения составляют сунниты. Государственными языками являются узбекский и туркменский, оба — тюркские языки. Политические системы государств, вышедших из состава СССР, официально характеризуются как президентская республика (Туркменистан) и президентская демократия (Узбекистан).
С 1860-х до 1880-х гг. русские войска постепенно завоевали область, которая с 1867 г. стала называться «генерал-губернаторством Туркестан». Наряду с районами проживания туркменов она охватывала три государственных образования, которые первоначально стали протекторатами Российской империи: Хивинское ханство (было принуждено к мирному договору в 1873 г.), Кокандское ханство (ликвидировано в 1876 г.) и Бухарский эмират (с 1868 г.). Отчасти завоевание происходило без больших потерь, иногда же было достаточно кровавым. В последнем случае речь идет прежде всего о войне против кочевников Туркестана и взятии в 1881 г. крепости Геок-Тепе. Штурм завершился бойней, в которой погибли около 8.000 туркмен. Это событие стало рубежом завоевания и исторической травмой туркмен (5).
Так называемое «присоединение» Средней Азии к Российской империи, о котором идет речь в официальных документах царской эпохи, руководствовалось различными мотивами и причинами. Толчком стала «большая игра» - геополитическая борьба с Британской империей, которая боялась за свои сферы влияния в Афганистане и Персии. Русское правительство хотело компенсировать неудачи и свою относительно слабую позицию на западе империи.
Изучив эти взаимосвязи, Дитрих Гайер охарактеризовал их следующим образом: «В борьбе с более слабыми в военном отношении племенами Средней Азии, которая приносила легкие победы, скрылось от глаз, что русская армия оказалась не в состоянии вести большую европейскую войну»(6). Экспансия в Средней Азии напоминала колониальную экспансию западных держав; литераторы и политики подчеркивали «цивилизаторскую миссию» России на востоке, последних к тому же привлекал хлопок как сырье для текстильной промышленности, сконцентрированной в центральной России и Польше (Лодзь). Таким образом, в завоевании переплелись экономические, геостратегические и цивилизационные цели.
Для людей, ответственных за политические решения, и для завоевателей в широком смысле слова, то есть для царских чиновников, статистиков и этнографов была ясна необходимость регулирования и «упорядочения» отношений в Туркестане. Политические структуры, прежде всего в протекторатах, считались полностью изжившими себя, коррумпированными и/или практически не существующими. Русские считали, что все зависело от произвола ханов или эмиров. Торговля и производство описывались завоевателями как «примитивные», «развратные» и «первобытные». Туркестан представлялся как долгое время изолированный и поэтому отсталый мир, который намеревались затащить в современность с помощью хозяйственных отношений и модернизации. К модернизации безусловно относилось расширение хлопковых плантаций, так как спрос на хлопок на западе империи постоянно возрастал и власти намеревались обрести независимость от «иностранного гнета» импорта (7). В сфере сельского хозяйства под модернизацией подразумевали использование машин и новых приборов для повышения производительности труда, таких как железный (вместо деревянных) плуг, сеялка и культиватор (8).
Русская колониальная власть нуждалась в категориях, с помощью которых можно было бы «описать» население. При этом, с точки зрения статистиков, необходимо было выяснить, чего следовало ожидать от той или иной группы населения в отношении желанной модернизации экономики и общества.

Национальная политика

Тогда еще не существовало ни туркменской, ни узбекской, ни таджикской наций. «Туркмены» были обобщающим понятием для множества преимущественно кочевых племен, которые довольно примерно были территориально отграничены друг от друга и часто воевали друг с другом. Они находились меж молотом и наковальней — между подчинением персидскому губернатору Хорасана (на северо-востоке Ирана) и хану Хивы, предпринимая набеги на обе территории. Часть из них, нередко оседло или полуоседло, проживала в Хиве.
Понятие «узбеки» было одним из многих, которым описывали жителей современного Узбекистана или тогдашнего Туркестана. Одновременно завоеватели говорили о «сартах», «киргизах» и «таджиках» - впрочем, это были самоописания автохтонного населения, которые однако в большей степени имели социокультурное, нежели этническое и исключающее значение.
При попытке упорядочить сложные отношения на местах один из русскоязычных авторов 1894 г. использовал знания об исторических достижениях и степени исламизации Узбеков и Таджиков:
»Таджик никогда не ворочал судьбами здешняго края. Он торговал и доселе торгует; он человек коммерческий, живой, плутоватый, развратный. Узбек — доселе сохранил характер простодущнаго, далеко не так, как таджик, корыстнаго, храбраго полукочевника. Правда, что и узбек сильно «отаджился», если можно так выразиться, но все таки он дал истории, (хотя это и небольшая заслуга) Чингиза и Тамерлана, таджик же дал только святых. Казалось бы с современной экономической точки зрения, что наиболее склонен к европейской культуре должен быть таджик, как субъект оседлый и меркантильный; но на самом деле это выходит на оборот, потому что таджик фанатичнее узбека, хотя сам тоже далеко не прежный мусульманин. Узбек (наши киргизы, татары) шагнул уже в деле культуры вперед. Конечно, и узбек достаточно фанатичен, но все таки он воспримчивее таджика и прок от него будет скорее, в особенности там, где влияние таджика было не так сильно.» (9)

В целом проводились различия между Узбеками как тюркоговорящими и таджиками как персидскоговорящими, а обе группы концептуализировали как этнические. Однако это в существенных аспектах не соответствовало местным реалиям. Действительно, грубо говоря, регион нес на себе отпечаток, с одной стороны, тюркских/кочевническо-монгольских и персидских влияний — с другой. Типичный симбиоз этих культур восходит к временам господства Тимура и его последователей в позднем 14 и 15 веках, когда тюркские племена были военной и политической основой тимуридского господства, с эмирами как разновидностью аристократии. Городское, оседлое население, как и большая часть сельского, оставалось под влиянием иранской культуры и говорило на персидском.
»Узбеки» характеризовались не как этническая, а как социокультурная группа, своего рода тюркское дворянство. Под таджиками столетиями подразумевали «оседлые, неплеменные крестьянские и городские слои общества с иранским культурным фоном, чтобы отграничить их от организованных в племена, кочевых или номадических групп» (10). Также и таджики были в первую очередь не этническим, а социокультурным описанием, при этом использование персидского языка не было самым важным критерием для дефиниции таджиков (и сартов).
Большая часть жителей Туркестана были по меньшей мере билингвами (персидский и тюркский). И тюркские языки, и персидские диалекты столетиями влияли друг на друга и среди прочего (прежде всего в 15 веке) привели к возникновению и распространению чагатайского, восточно-тюркского литературного языка, который находился под влиянием персидского литературного языка.
Особенно интересно и спорно в этом отношении понятие «сарт». Собственно местным населением оно традиционно использовалось как синоним таджика, в упоминавшемся выше смысле. Колонизаторы изменили, однако, его значение, причем применение слова не было однозначным: некоторые концептуализировали его как языковое обозначение кого-то среднего между узбеком и таджиком, но понятие служило и как определение все больше говорящих на тюркском билингв, оседлого населения — и как противопоставление племенным узбекам. Влиятельный русский востоковед Остроумов описал в конечном итоге «сартский» язык, восточно-тюрский бытовой язык Бухары. В русском языке сарты в конце концов превратились в отрицательно конотированное определение местного населения Туркестана в целом (11).
Применение колониальными властями понятий для самоописания, основывавшегося на недоразумениях, покоилось на принципе образования этнических категорий, которые можно было бы по возможности однозначно встроить в один язык. Как становится ясно из вышеприведенной цитаты, при этом этносы выстраивали в некую иерархию. Удивительно, что узбеки при этом ставились на более высокую ступень, чем таджиков, поскольку в целом оседлые народности рассматривались как более передовые, чем кочевые, а узбеки считались полукочевыми. Очевидно здесь решающим было то, что узбекские племенные элиты владели государствами Бухары и Хивы, и таким образом им мог быть приписан более высокий исторический уровень развития.
Создание советской республики Узбекистан и прокламирование узбекской нации исламовед и ирановед Берт Фрагнер охарактеризовал как «подвиг реальной политики» (12). Ибо тем самым и вместе с основанием других советских республик в Средней Азии коммунисты сумели отделить друг от друга, а также четко их «организовать» языки, этносы и области в традиционно мультикультурном и мультиэтничном регионе. К этому можно добавить, что создание узбекской и таджикской наций в определенном смысле соответствовало представлениям части местных реформаторов (джадидистов)! Так республику Узбекистан можно рассматривать как компромиссное предложение «туркестанцам» как «малый Туркестан» (13).
В целом советская национальная политика была неоднозначной: с одной стороны, нация не должна была играть никакой роли в мире классовой борьбы, как утверждали прежде всего интернационалисты в ранних дебатах о большевистской национальной политике. С другой стороны, возникновение наций рассматривалось как необходимая фаза исторического развития: лишь этнически организованные нации могли перейти в социалистическую или советскую нацию.
В реальной политике 1920-х — 30-х годов состоялось эпохальное «формирование» национальностей в советской империи, которое придало очертания дальнейшему развитию советской истории, а, за счет создания территориальных образований, и постсоветской истории тоже (14). Каждая из 15 советских республик, то есть и Туркменистан, и Узбекистан, получила свою титульную нацию. Эта нация однозначно и бесспорно стояла во главе иерархии национальностей внутри республики, несмотря на действительные смешанные этнические отношения на местах. Все прочие национальности в этой республике были лишь меньшинствами. Правда существовала и советская иерархия титульных национальностей, выстроенная в соответствии с представлениями о прогрессивности и отсталости. Здесь туркмены, которые не могли похвастаться своим Чингисханом, и, будучи кочевниками, ставились на более низкую ступень развития, чем узбеки. Последние наряду с казахами считались самыми передовыми на просторах Средней Азии.
Каждая республика получила определенные институции, так сказать базовое оборудование с собственной коммунистической партией (кроме РСФСР), с академией наук (Узбекистан — в 1943 г., Туркменистан — в 1951 г.) и «Центральным парком культуры и отдыха» в столице республики. Титульным нациям были приписаны признаки, которые при помощи фольклора должны были отражать типизированные внешние представления о них. Излюбленной презентацией советской многонациональной семьи было изображение 15 фигур, изображавших республики и их титульные нации. Наиболее известная из таких визуализаций — «Фонтан дружбы народов» на ВДНХ в Москве, который украшают 15 золотых фигур.
Вернусь к среднеазиатскому пространству: мультикультурный и многоязыковой регион превратился в скопление республик, имевших квази национальный характер. В качестве его неотъемлемых признаков определялись собственный литературный язык и национальная история. При этом вся персидская классическая литература была объявлена культурным наследием таджиков (представленных прямыми потомками согдов), не взирая на то, что поэты имели совершенно разное происхождение (15). Позже некоторые советские авторы утверждали, что туркменская письменность была впервые создана лишь в раннее советское время. Это не соответствовало действительности, ибо уже с давних времен среди туркмен существовала хотя и не стандартизированная письменность. Туркменский литературный язык был сотворен из различных тюркских племенных диалектов. Однако стоит отметить, что до этого туркмены идентифицировали себя не на основе общего языка, а на основе общего происхождения. Идея о важной роли языка в национальном определении стала изобретением российских колонизаторов и была перенята и развита в советское время. Хотя в 1920-е гг. туркменские элиты приветствовали введение национального языка, однако значение генеалогического происхождения не потеряло для них своей важности (16).
В западных исследованиях советская политика поддержки национальных языков и прежде всего коренизация (рекрутирование коренного населения на партийные, государственные и экономические посты) традиционно датируется 1920-ми — началом 1930-х гг. После этого, по мнению авторов, коренизация была свернута и снова уступила место русификации/славянизации, которые в терминах 1930-х гг. значились как «советский патриотизм», читай — великорусский шовинизм. Подобный взгляд ученых является не совсем корректным, ибо поддержка национального (включая кадры) и идея «расцвета» национальных культур как противоположность советизации и «слиянию» культур сохраняли свое значение на протяжении всего советского периода, пусть и в различной степени (17).
Хотя после Второй мировой войны численность коренных жителей на партийных постах и не соответствовала их доле в населении в целом, все же они составляли большинство. В 1969 г. узбеки составляли 64 % населения республики и занимали 52 % высших руководящих партийных постов (18). Более весомое значение поддержка коренного населения имела в системе образования. В 1960-х и 1970-х гг. в Средней Азии произошел образовательный взрыв, который повлек за собой возникновение национальных слоев советской интеллигенции (19).
Это ни в коем случае не означает, что славяне утратили свою роль в науке и администрации. Однако рядом с ними находилось соответствующее число кадров из коренного населения. И после развала Советского Союза в 1991 г., когда славяне буквально в категориях исхода покинули или были вынуждены покинуть среднеазиатские республики, именно национальные элиты смогли практически полностью перенять руководство своей страной. Одним из примеров прошедшего советскую социализацию ученого является агроном Мирза-Али Валиевич Мухамеджанов, родившийся в 1914 г. в кишлаке Кани-Цар Ферганской долины. С 1947 по 1950 гг. он был министром совхозов, а с 1953 по 1957 гг. — министром сельского хозяйства Социалистической республики Узбекистан. Кроме того, он являлся членом ЦК Узбекской коммунистической партии и в последующие годы в статусе высокого эксперта по сельскому хозяйству представлял республику за границей (20). Подобные специалисты из числа коренного населения были детищем Советского Союза. Они выросли с максимами, взглядами, догмами и объяснительными моделями советской науки и марксизма-ленинизма и переняли их в ходе изучения русского языка. Неясно, насколько они являлись одновременно носителями «национальной» идентичности. Некоторые факты говорят за то, что наряду с национальным фундамент их идентичности составляло советское, профессиональное, региональное и семейное происхождение. При этом национальное являлось только одной из составляющих и не решающей (21).
Именно потому, что новая коренная интеллигенция вписывалась в советскую дискурсивную систему, с одной стороны, она могла вносить свой вклад в советскую современность, но с другой — осуществлять (регионально и национально обусловленную) критику того, что и произошло в связи с экологическими последствиями модернизации с 1960-х гг. (22).

Советская национальная политика создала территориальные образования, которые однозначно были подчинены ведущим этносам. Каждому из них был положен литературный язык и насчитывающая столетия история. Тем самым коммунисты сделали еще один шаг в длительной истории попыток упорядочить этносы, языки и идентичности в регионе. С советскими республиками и их титульными нациями возникли квази национальные образования, которые, казалось, были необходимы по пути к современности. (Одновременно, однако, мы имеем дело с советской политикой «разделяй и властвуй»). Все же они являлись не национальными государствами, а частями социалистической империи. При этом остается вопрос, насколько современна была эта империя и, в целом, насколько современно национальное государство (23).

Представления о природе

Как Туркменистан, так и Узбекистан по большей части состоят из пустынь и степей. Пустыня Каракумы, чьё имя означает «чёрный песок», простирается в Туркменистане на 350.000 км2 и занимает около 70% территории (24). В Узбекистане доля пустынь меньше, но и здесь огромная пустыня Кызылкум (»красный песок») составляет 300.000 км2, захватывая также территорию Казахстана (25). Южная Голодная степь (около 10.000 км2) продолжает пустыню Кызылкум на юго-востоке Узбекистана (26).
В 19 веке сельское хозяйство концентрировалось в оазисах и представляло собой главным образом ирригационное земледелие. Запасы воды в Средней Азии сосредоточены в крупных реках, вытекающих с гор и являющихся главными поставщиками воды для искусственного орошения. Значение этих потоков, прежде всего Сырдарьи, Амударьи и Зарафшана, для сельского хозяйства и культуры соответствующе велико.
Пустыни и степи казались первым западным путешественникам и поздним русским колонизаторам «безлюдными», «пустыми» и тем самым безутешными. Они были «бесплодны», «мертвы» и не обладали никакой ценностью. Противопоставление бесплодных пространств с оживляющей, культивирующей функцией воды присутствует в записках путешественника, описавших Амударью в Хивинском ханстве в 1822 г.:
»Река сия хотя и протекает только с Юга на Север чрез все Ханство, однакож посредством искусственных водопроводов разливает воды и в разныя отдаленныя места однаго и тем водворяет плодородие в безплодныя степи.» (27)

Вплоть до советского времени в подобных произведениях речь всегда шла об «оживлении мертвых пространств Туркестана» орошением (28). Живыми для колонизаторов казались лишь оазисы, в которых росла зелень и было налажено земледелие. Без сомнения, культура и земледелие были неразлучны, а общество без земледелия и оседлости стояло на более низкой ступени цивилизации.
Противопоставление обширных пустынных пространств с относительно маленькими зелеными оазисами стало распространенным топосом не только в записках путешественников, но и в научных работах. Из-за того, что степям и пустыням приписывалось отсутствие ценности, они казались западным покорителям неиспользуемыми ресурсами, которые следовало освоить (29). Только с распространением системы ирригации из подобных областей можно было бы создать настоящий ландшафт и нечто экономически продуктивное и культурно значимое. А так как коренное население, очевидно, было не в состоянии или не желало осуществлять подобное превращение, то оно нуждалось в сильной руке колониальной власти. Целью покорителей стало обращение в «повелителей воды». Их отношение к воде резко отличалось от отношения к ней местных жителей. В 1912 г. высокий чиновник сельского хозяйства Российской империи комментировал обычай присутствия хивинского хана на первом весеннем ритуальном орошении полей следующими словами: «Подобное отношение к воде, переходящее почти в религиозное поклонение ей, чуждо современному государству. Но оно должно воплотить в своих действиях иной взгляд на воду: как на измеренную и покоренную рабочую силу.» (30)
Если обширные пустынные площади ждали освоения и культивации, то реки следовало укротить, подчинить, направить в нужное русло и регулировать их поток, чтобы иметь возможность «рационально» использовать воду. Однако большие реки казались покорителям неукротимыми (описываемыми в женском роде) природными силами, капризными и почти не предсказуемыми. Это было связано с тем, что они, прежде всего Амударья, меняли свое русло и как известно из истории имели очень сильно отклоняющееся течение. К тому же уровень воды зависел от сезона: весной и летом таянье снегов в горах приводило к паводку, а осенью и зимой реки почти пересыхали. Остальные качества: высокая скорость потока и высокое содержание наносного грунта превращало укрощение крупных потоков в Средней Азии в настоящий вызов для инженеров, выступивших в России, как и везде, на авансцену в 19 веке (31). Очевидно, в Средней Азии, как и на Кавказе, бурные горные реки были излюбленной метафорой дикости природы и ее обитателей. В Мургабском государственном имении — этом образцовом государственном проекте — русские инженеры возвели три больших дамбы на реке Мургаб в пустыне Каракумы (Туркменистан). С их помощью они могли орошать свыше 25.000 десятин (более 25.000 Га). Это звучало: «Здесь и только здесь бурная горная река, прочно скованная железом и камнем, покорно несет свои воды по указанным ей инженерною наукою десяткам каналов без малейшаго сопротивления». (32)
Оба взгляда на пустынные земли, подлежащие оживлению путем орошения, и на «капризные» реки, подлежащие покорению, без изменений пережили цезуру 1917 г. и повсеместно использовались в советское время. Достаточно двух цитат, чтобы это подтвердить. Заместитель министра водного хозяйства Туркменской Советской республики писал в 1958 г. о строительстве Каракумского канала, что впервые в мире вода проведена через «мертвые песчаные пустыни» (33). В том же году «заслуженный ирригатор» Туркменской республики в журнале «Сельское хозяйство Туркменистана» писал: «Благодаря вооружению оросительных систем мощным парком машин, стало легче бороться с капризами р. Аму-Дарьи, которая, меняя свое русло, часто отходит от водозаборов, оставляя их без воды.» (34)
Можно сделать вывод, что восприятие природы как чего-то не только изменяемого и формируемого, но и как чего-то подлежащего покорению существовало и в царские, и в советские времена. Взгляды коренного населения в представлениях путешественников, чиновников и ученых не встречаются вообще или упоминаются только как устаревшая традиция.

Хлопководство и ирригация

Экономической целью российской колониальной власти являлось распространение хлопководства в Средней Азии. С одной стороны, возросла потребность собственной легкой промышленности в драгоценном сырье. С другой — Гражданская война в США привела к краткосрочному перерыву в поставок из США, которые составляли большую часть импорта. Это укрепило в Российской империи убеждение в необходимости освободиться от заграничной зависимости (35). В 1894 г. на предложение не только конкурировать с американским хлопком, но и со временем полностью вытеснить его с рынка император ответствовал: «Весьма желательно этого достигнуть» (выделено в оригинале — Ю.О.) (36).
Как было доказано выше, мир коренного населения Туркестана виделся отсталым и загадочным. Для соответствия потребностям «современного государства» во всех сферах было необходимо регулирование. «Упорядочение» касалось также торговли хлопком и методов его возделывания.
Как правило был признан факт, что ирригационное хозяйство в Туркестане являлось затратным и даже настоящим искусством. Однако, кажущееся сложным распределение воды происходило по правилам, которые оставались непонятны власти. Так упомянутый выше чиновник сельского хозяйства писал, что в правовом сознании населения в отношении воды укоренились две главные идеи: 1. объем использования воды должен соответствовать объему обрабатываемых площадей; и 2. вся имеющаяся в каналах вода в текущем году должна быть распределена между всеми сообразно потребностям. Возникающие при этом конфликты должна в каждом случае разрешать «русская власть»:
»Ни обычаи, ни ветхия туземныя грамоты, ни давность разрешать их [споры — Ю.О.] более не могут. Установление и сохранение должнаго порядка в правоотношениях этого рода слишком важная государственная потребность. В стране хлопка, стране ценных культур, опорой хозяйства, основаннаго на орошении, должен быть ясный и определительный водный закон.» (37)

Закон о воде не вступил однако в силу, застряв на обсуждении в Думе после начала Первой мировой войны. Если водное право казалось полностью неясным и отсталым, то методы возделывания выглядели в глазах русских администраторов примитивными. Снова и снова подчеркивалось, как затратен и непродуктивен ручной труд, с помощью которого сеяли, удобряли землю, поливали, собирали урожай и в конце концов очищали хлопок от семян и сора (38). Это относилось также к строительству и уходу за оросительными каналами: вырытые в земле, они должны были прочищаться каждую весну. Для этого общины пользователей воды выставляли рабочих, которые в ходе грандиозно обставленных и ритуальных процедур вручную освобождали каналы от ила, который реки каждый год приносили обратно (39).
Хлопководство подлежало модернизации путем внедрения машин, более эффективных методов и увеличения количества удобрений. Кроме того, реформаторы хотели ввести севооборот, который якобы не был известен коренному населению. Хотя агрономические знания «туземцев» иногда вызывали удивление (40), однако в большинстве своем оценивались как примитивные и устаревшие. Колонизаторы противопоставляли им искусство инженеров и агрономов. На опытных участках они демонстрировали прогрессивные методы возделывания и применения машин. Даже сорта хлопка, выращиваемые местным населением, были недостаточно продуктивны — их следовало заменить заграничными. Частные предприниматели, имевшие собственные плантации, а также государственные чиновники в сфере сельского хозяйства применяли американские сорта. На опытных станциях проводились эксперименты по лучшему приспособлению сортов к условиям Туркестана. Однако это не привело к созданию новых сортов, которые действительно были бы распространены (41).
В связи с целью достичь независимости от других стран в обеспечении хлопком орошению придавалось весомое «политическое» значение. В ходе больше запланированного, чем реализованного заселения русскими южного Туркестана поселенцы должны были иметь приоритет в получении орошаемых земель (42). Распространение ирригации должно было последовать после реализации крупных проектов, из которых были осуществлены лишь некоторые, например, упомянутое выше Мургабское государственное имение. Государственная политика отдавала предпочтение орошению новых площадей, описанному выше оживлению пустыни водой. Наиболее известным примером стала Голодная степь (43).
Все эти задачи определяли экономическую и сельскохозяйственную политику в Туркменистане и Узбекистане и в советское время: стремление к «хлопковой независимости» и повышению урожайности хлопка, расширению посевных площадей, модернизации методов возделывания и применения машин, расширению и модернизации системы орошения. После фазы консолидации советского господства и земельно-водной реформы в 1920-х гг., которая квази заложила основы, к началу 1930-х гг., как и везде в Советском Союзе, последовала принудительная коллективизация, натолкнувшаяся на яростное сопротивление и проведенная в жизнь насильственным путем (44). Жертвами сталинских чисток стали коммунисты — представители коренных национальностей, выступавшие за возведение перерабатывающей индустрии и модернизацию, которые должны были создать благосостояние на местах (45).
По известному образцу принудительная коллективизация сельского хозяйства была не только фазой, в которую сельские структуры были принесены в жертву организации колхозов и совхозов, а также разделения сельского хозяйства на бедных крестьян, средних и «кулаков». Это была фаза интенсивной пропаганды машин, регулирования и стандартизации методов возделывания. С известной из других примеров сталинистской головокружительностью были предписаны точные сроки окучивания и полива растений, широко пропагандировалась их машинная обработка. Советские агрономы разрабатывали точную и единую схему севооборота хлопка и люцерны. Так один из авторов в журнале «Борьба за хлопок» за 1935 г. писал, что агротехника в Хиве отсталая, нужно уничтожить такие пережитки старого как сев хлопка путем разбрасывания семян, когда в одной ямке вырастает только одно растение (46).
Наряду с использованием распределителей воды из местного населения (мирабов) основная ответственность была передана советским агрономам (47). Они пропагандировали точную и единую схему севооборота — попеременный посев хлопка и люцерны (48). Конечно и здесь принудительная коллективизация была решающей цезурой в истории сельского хозяйства. Но действительно радикальная современность в хлопководстве и ирригации началась только в послевоенный период и даже после Сталина, при Хрущеве.
Теперь в целях повышения урожайности хлопка сельское хозяйство интенсивировалось всеми средствами, использовались огромные массы удобрений, для облегчения работы огромным и тяжелым комбайнам применялись средства дефолиации. Кроме того, временно был отменен севооборот, так что почвы не имели больше возможности к регенерации. Вместо традиционных маленьких полей идеалом стали как можно более крупные (49).
Во второй половине 1950-х гг. распространение системы орошения и освоения пустынь, прежде всего Голодной степи, протекало под девизом «нападения на пустыню» и являлось переносом прежних образов врага на природу (50). Перестройка систем ирригации, начатая в царское время, проходила теперь в полном объеме, маленькие каналы превращались в крупные, места забора из хвороста, дерева и земли были заменены бетонными строениями, начато строительство водохранилищ для регулирования рек. Старые методы и постройки презирались как «примитивные», новые строения из бетона и железа и применение машин восхвалялось как современное и прогрессивное (51).
В 1950-х и 1960-х гг. последовал решающий разрыв с коренными традициями. Повсюду насаждались одинаковые масштабы и нормы орошения хлопка или его удобрения. Вода полностью потеряла свою ценность, так как не стоила потребителю ни копейки. Хотя существовали планы использования воды, но на практике каждый колхоз брал столько, сколько мог получить (52). Расширение оросительных систем было форсировано таким образом, что в реках оставалось слишком мало воды для пополнения Аральского моря. Дальнейшее обмеление Аральского моря с 1960-х гг. стало известно всему миру как экологическая катастрофа (53).
Определяющие действия принципы и воззрения, которые я понимаю в качестве модерности, пережили цезуру 1917 г. К ним относятся растущее презрение к локальным знаниям и региональным и локальным различиям в климате, качестве земли и традициях методов возделывания и орошения. Мероприятия были унифицированы и задуманы как универсальные решения решения. Гигантомания была характерна не только для производства хлопка, но и для орошения: если в период империи первоначально только отдельные опытные поля и оросительные проекты должны были соответствовать современности, то в 1950-х идеалом считались бесконечные поля, по которым ездят огромные современные машины — образ который в это время казался почти достижимым и повсеместно реализуемым. Теперь ирригационные системы на местах были перестроены по принципу: чем больше воды транспортирует канал, чем больше его размер и протяженность, тем эффективнее. Уже в имперское время инженерное искусство было поставлено выше знаний коренного населения, и осуществлялась попытка поставить местные методы на математические основы (54). В советское время научные принципы постулировались во всех областях, математические формулы и геометрические расстановки противопоставлялись прежнему беспорядку. На место мирабов пришли инженеры, агрономы и биологи — образованные специалисты, имевшие право голоса.

Резюме

Историки едины во мнении, называя российское господство в Средней Азии до 1917 г. формой колониализма. Существуют аргументы и для распространения этого определения на советский период. В пользу этого свидетельствует cash crop хлопка в центр империи, что абсолютно доминировало в народном хозяйстве прежде всего Узбекистана, а также факт принятия важнейших и окончательных решений по поводу региона в Москве (55).
Все же мы здесь имеем дело с колониализмом совсем иного рода, чем до Октябрьской революции: советская политика активно вмешивалась в социальную структуру общества и в его правовую систему, чего не наблюдалось ранее и что привело к существенным социальным проблемам (56). Среднеазиатские республики были более тесно вплетены в Союз, привязаны к Москве, а их жители черпали уверенность в том, что они являются частью огромной империи (теперь уже социалистической), которая после Второй мировой войны превратилась в великую державу. Возможность обучения для всех и образование элит привело к возникновению национальных слоев интеллигенции и «национального» сознания, а также к позитивной идентификации как «советского гражданина» или «коммуниста». Выход из Советского Союза и переход к независимости совершились на основе тех национально-государственных образований, которые впервые были созданы советской политикой. Отсюда советское господство во многих перспективах было продуктивно в тех областях, которые касались модернизации и идентичности.
Для меня более важна не сама дискуссия о колониализме, а демонстрация того, что политика центра несла с собой радикальную современность, которая проложила себе дорогу в Средней Азии сначала под знаменем государственного капитализма, затем — государственного социализма. Преобладающее до сих пор в литературе мнение, что до революции не реализовались проекты модернизации, слишком ограничено. Ибо, как показывает исследование сфер сельского хозяйства и орошения, до 1917 г. уже были заложены многие образцы восприятия, сохранившие свое воздействие и в советский период: определение методов коренного населения отсталыми, рек капризными и подлежащими укрощению, машинной обработки полей как основательно превосходящей ручной труд и т.д. Преемственность также наблюдается в масштабном стремлении к регулированию местных отношений.
После Октябрьской революции началась более всеохватная реализация принципов современности: унификации, выравнивания и технизации с ревальвацией коренного населения, которое благодаря коренизации и образовательному буму превратилось в полноценных членов советского общества. Первоначально советская современность была необычайно привлекательна, т.к. несла с собой «прогресс» и технику, решала проблемы распределения воды и ирригационной организации в пользу сильной центральной власти и означала принадлежность к мировой империи (57) . То, что проект современности пережил серьезный кризис в виде экологических и социальных последствий гигантомании хрущевского времени, - это уже другая история.
Однако если рассматривать сегодняшнюю сельскохозяйственную политику и практику в Узбекистане, то можно утверждать, что она придерживается многих советских достижений, как бы они себя не скомпрометировали: культ хлопка, стремление к высоким урожаям хлопка любыми средствами, государственный контроль над его производством и пр. Прежде всего в Туркменистане, о чем в последние годы почти ничего не было известно, гигантомания, кажется, сохранилась неизменной. Так с 2000 года здесь в Каракумской пустыне строится огромное водохранилище «Золотой век», которое должно увеличить продуктивность орошаемых полей и снизить загрязнение Амударьи сточными водами (58). Эта актуальная политика в Узбекистане и Туркменистане еще раз указывает на привлекательность советской современности, которая до сегодняшнего дня в рамках национальных государств не может быть заменена новым мировоззрением.

Примечания

1. В настоящее время работа над проектом ведется в рамках «Школы истории» (»School of History») Фрайбургского института прогрессивных исследований (FRIAS). См.: http://www.frias.uni-freiburg.de/history. /> 2. Toulmin, Stephen: Kosmopolis. Die unerkannten Aufgaben der Moderne, Frankfurt a.M. 1991; Welsch, Wolfgang: Unsere postmoderne Moderne, Berlin 19934; Scott, James C., Seeing like a State. How Certain Schemes to Improve the Human Condition Have Failed, New Haven 1998, особенно S. 2-4; К России и Советскому Союзу см.: Hoffmann, David L.: Stalinist Values: the Cultural Norms of Soviet Modernity, 1917-1941, Ithaca/London 2003, S. 7-10; Plaggenborg, Stefan: Experiment Moderne. Der sowjetische Weg, Frankfurt/New York 2006, S. 13-19.
3. Fuenfzehn Jahre Unbhaengigkeit, hrsg. von der Botschaft der Republik Usbekistan in der Bundesrepublik Deutschland, Berlin 2006, S. 7, 13; статья «Узбекистан» на немецкоязычной версии Википедии: http://de.wikipedia.org/wiki/Usbekistan, 24.11.2008. Для сравнения Германия имеет площадь в 357.000 км².
4. Статья «Туркменистан» на немецкоязычной версии Википедии, http://de.wikipedia.org/wiki/Turkmenistan, 24.11.2008.
5. Описание покорения, которое некритично передает современные мотивы русской администрации и их легитимацию, см.: David MacKenzie, The Conquest and Administration of Turkestan, 1860-85, in: Michael Rywkin (Hg.), Russian Colonial Expansion to 1917, London/New York 1988, S. 208-234, к Геок-Тепе: S. 226.
6. Dietrich Geyer: Der russische Imperialismus. Studien ueber den Zusammenhang von innerer und auswaertiger Politik 1860-1914, Goettingen 1977, S. 78.
7. Томпсон С. Реакция империи на дефицит хлопка: развитие российской ирригационной системы в Средней Азии в свете опыта Британской империи // Он же (cост.) Российская текстильная промышленность. Технологический трансферт, сырье, финансы. СПб., 2006. С. 82-102.
8. Культиватор — приспособление для обработки почвы. В русском и немецком языках звучит одинаково.
9. Хорошихин А. Народы Средней Азии // Материалы для статистики Туркестанского края. Ежегодник. Издание Туркестанского статистического комитета под редакцией Н.А.Маева. СПб., 1874. Т.3. С. 303-330, здесь С. 315.
10. Fragner, Bert G.: Probleme der Nationswerdung der Usbeken und Tadshiken, in: Kappeler, Andreas/Simon, Gerhard/Brunner, Georg (Hg.): Die Muslime in der Sowjetunion und in Jugoslawien. Identitaet — Politik — Widerstand. Koeln 1989, S. 19-34, здесь S. 20.
11. Ebd., S. 22. К вопросу превращения социокультурных в этнические категории см.: Brower, Daniel: Turkestan and the Fate of the Russian Empire, London/New York 2003, S. 52f. К современной дискуссии о понятии «сарт» и его значении: Ильхамов А. Археология узбекской идентичности. http://turkolog.narod.ru/info/uz-7.htm, 24.11.2008.
12. Fragner, Probleme, S. 25.
13. Ebd., S. 26. К созданию современных узбеков и нового узбекского языка см.: Ильхамов. Археология.
14. Центральной работой к этому аспекту является: Slezkine, Yuri: The USSR as a Communal Apartment, or How a Socialist State Promoted Ethnic Particularism, in: Slavic Review 53 (1994) 2, S. 414-452.
15. Fragner, Probleme, S. 28.
16. Edgar, Adrienne Lynn: Tribal Nation. The Making of Soviet Turkmenistan, Princeton 2004, S. 129-133.
17. Герхард Симон подчеркивает свертывание политики коренизации в 1930-х и 1940-х гг., констатируя однако возникновение слоя национальной интеллигенции в нерусских советских республиках со времен Второй мировой войны. Это явление он именует «процесс деколонизации». См.: Simon, Gerhard: Nationalismus und Nationalitaetenpolitik in der Sowjetunion. Von der totalitaeren Diktatur zur nachstalinschen Gesellschaft, Baden-Baden 1986 (Osteuropa und der internationale Kommunismus, 16), цитата: S. 299. Сосуществование двух процессов: поддержки национальностей и национальных языков, с одной стороны, и русификации/советизации — с другой, исследует также: Nationalitaetenfrage und Nationalitaetenpolitik, in: Handbuch der Geschichte Russlands, hrsg. von Stefan Plaggenborg, Bd. 5/II: 1945-1991. Vom Ende des Zweiten Weltkriegs bis zum Zusammenbruch der Sowjetunion, Stuttgart 2003, S. 659-786. Юрий Слезкин подчеркивает длительное воздействие коренизации: Slezkine, The USSR.
18. Simon, Nationalismus, S. 311.
19. Если в 1927/28 гг. только 0,5 из 10.000 проживавших в Советском Союзе узбеков являлись студентами вузов (туркмены - 0,2), то в 1960/61 гг. - 89 (туркмен - 94,6) и в 1980/81 г. - 160,2 (146,5). Также и в среде занятых в сельском хозяйстве специалистов высшее образование узбеков и туркмен переживало высокий рост. Там же. Anhang Tabelle 12, S. 443, Tabelle 13, S. 445. Узбеки были хорошо представлены в научных профессиях и среди выпускников вузов. В 1970 они составляли добрую половину докторов наук в узбекской республике. В 1956 г. состоялся первый конгресс узбекской интеллигенции. См.: Katz, Zev (Hg.): Handbook of major soviet nationalities, New York 1975, S. 303f.
20. Мурза-Али Валиевич Мухамеджанов. Материалы к библиографии ученых Узбекистана. Ташкент, 1985. С. 5f.
21. К составляющим идентичности см.: Collias, K.A.: Making Soviet Citizens: Patriotic and Internationalist Education in the Formation of a Soviet State Identity, in: Huttenbach, H.R. (Hg.): Soviet Nationality Policies. Ruling Ethnic Groups in the USSR, London/New York 1990, S. 73-93, здесь S. 87f.
22. Obertreis, Julia: Der «Angriff auf die Wueste» in Zentralasien. Zur Umweltgeschichte der Sowjetunion, in: Gruenbuch. Politische Oеkologie im Osten Europas = Osteuropa 58 (2008), H. 4-5, S. 37-56, hier S. 50-55.
23. См.: Greenfeld, Liah: Is Modernity Possible Without Nations» in: Michael Seymour (Hg.): The Fate of the Nation-State, Montreal 2004, S. 38-51.
24. Статья «Каракум» в англоязычной версии Википедии // http://en.wikipedia.org/wiki/Karakum_Desert, 25.11.2008.
25. Статья «Кызылкум» в Encyclop»dia Britannica online, 25.11.2008. В статье «Кызылкум» немецкоязычной версии Википедии площадь пустыни сокращена на треть и дана в 200.000 км². http://de.wikipedia.org/wiki/Kysylkum, 25.11.2008.
26. Интернет-версия Лексикона Майера, ст. «Голодная степь», 25.11.2008.
27. См.: Муравьев Н.Н. Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 гг. гвардейского Генерального Штаба капитана Николая Муравьева, посланного в сии страны для переговоров. Ч. 1. и 2. М., 1822. Здесь Ч.2. С.9.
28. Юферев В.И. Хлопководство в Туркестане. Л., 1925. С.7.
29. Взгляд русских предпринимателей см. например: Условия среднеазиатского торгово-промышленного товарищества И.Кудрина и K° о приобретении земель от правительства Голодной Степи по реке Муграб в Мервском оазисе. 28.05.1887 // http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/M.Asien/XIX/Russ_turkmenII/Razdel_VII/132.htm, 24.11.2008.
30. Записка главноуправляющего землеустройством и земледелием о поездке в Туркестанский край в 1912 г. Полтава, 1912. С. 46.
31. См.: Van Laak, Dirk: Weisse Elefanten. Anspruch und Scheitern technischer Grossprojekte im 20. Jahrhundert, Stuttgart 1999, S. 227-236.
32. Записка. С. 36.
33. Гринберг Л.М. Каракумский канал // Сельское хозяйство Туркменистана. 1958. — 1. С. 39-51, здесь С. 39.
34. Ратнер Д.Н. Механизация трудоемких работ на оросительных системах // Сельское хозяйство Туркменистана. 1958. — 5. С. 10-17, здесь С. 13.
35. Все же после Гражданской войны рынок хлопка вновь стабилизировался и хлопководство в Центральной Азии испытало временный откат назад. См.: Томсон. Реакция империи. С. 82f.
36. Цит. по: Записка. С. 3.
37. Там же. С. 44.
38. Только в раннее советское время опубликованная книга Юферева освещает хлопководство Туркестана до 1917 г. и может быть прочитано как постфактум созданный компендиум имперских представлений. К методам возделывания хлопка коренным населением см.: Юферев. Хлопководство. С. 19f., 24, 49; а также отчет немецкого агронома, который в 1846-1872 гг. являлся профессором в Дорпате и предпринял несколько исследовательских поездок в Российскую империю: Petzholdt, Alexander: Umschau im russischen Turkestan (im Jahre 1871). Nebst einer allgemeinen Schilderung des «Turkestanschen Beckens», Leipzig 1877, S. 73-75, 104.
39. Связанная с ирригационными системами социальная организация можно реконструировать по публикациям советских этнологов, например: Сазонова М.В. Традиционное хозяйство узбеков Южного Хорезма. Л., 1978. С. 19-25.
40. Так еще у Муравьева о Хиве. Муравьев. Путешествие. Ч.2. С. 14 и далее.
41. Томсон. Реакция империи. С. 87f.; Юферев. Хлопководство. С. 21f., 26-28, 31, 37-40.
42. Записка. С.56f.
43. Там же. С. 36f.
44. Трагедия среднеазиатского кишлака: коллективизация, раскулачивание, ссылка, 1929-1955. Документы и материалы / Под ред. Алимовой Д.А. Ташкент, 2006; Simon, Nationalismus, S. 121-129, 188f.; Аминова Р.Ч. Из истории коллективизации в Узбекистане // История СССР. 1991. — 4. С. 42-53; Edgar, Tribal nation, S. 197-220.
45. Simon, Nationalismus, S. 123f., 187-189.
46. Субботин С.И. Опыт работы ферганских хлопкоробов-опытников в Хорезме // Борьба за хлопок. 1935. — 1-2. С. 55-64.
47. К раннему советскому времени см.: Teichmann, Christian: The Economy of Nationality. Stalinism and Irrigation in Uzbekistan, 1924-1941, 04.09.2007, http://isem.susu.ru/archen/wasser_eng/; его же: Canals, cotton, and the limits of de-colonization in Soviet Uzbekistan, 1924-1941. In: Central Asian Survey, 2007. — 4. С. 499-519.
48. См., например: Дорман И.А. Осенне-зимняя сидерация в подсобном хлопковом севообороте // Борьба за хлопок. 1935. — 3-4. С. 53»58.
49. См.: Центральный государственный архив Республики Узбекистан (далее — ЦГА РУ). Ф. 1807, оп. 2, д. 167, л. 57; Андреев Н.И. Вовремя и хорошо провести дефолиацию хлопчатника // Сельское хозяйство Туркменистана. 1962. — 4. С. 76-79; Раджабов С. На подъеме // Сельское хозяйство Узбекистана. 1980, — 2, С. 24-26, здесь С. 25.
50. ЦГА РУ, ф. 1807, оп 2, д. 205, л. 1-25. См. различные статьи в: Ожившая легенда. Воспоминания ветеранов освоения Голодной Степи. Гулистан, 2002.
51. Впечатляющие иллюстрации: Ирригация Узбекистана (Альбом). Издание Министерства водного хозяйства Узбекской СССР. Ташкент, 1959.
52. Одна из первых критических позиций по отношению к «иррациональному использованию воды» отражена в статье: Овезмурадов Б. К освоению целинных и залежных земель в зоне Каракумского канала // Сельское хозяйство Туркменистана. 1962. — 4. С. 49-53.
53. Это вызвало относительно большое число публикаций, наиболее известная из которых: Lеtolle, R./Mainguet, M.: Der Aralsee. Eine oekologische Katastrophe, Heidelberg 1996.
54. См., например: Засыпин Д.К. О способах изменения земель и туземцев Средней Азии / Материалы для статистики Туркестанского края. Ежегодник. Издание Туркестанского статистического комитета под редакцией Н.А.Маева. СПб., 1974. С. 153-161.
55. Например: Hofmeister, Ulrich: Kolonialmacht Sowjetunion. Ein Rueckblick auf den Fall Uzbekistan, in: Osteuropa 56 (2006), Nr. 3, S. 69-93.
56. См. например: Northrop, Douglas: Veiled empire. Gender and power in Stalinist Central Asia. Ithaca u.a. 2004; Keller, Shoshana: To Moscow, not Mecca: the Soviet campaign against Islam in Central Asia, 1917-1941. Westport, Conn. u.a. 2001.
57. Аспект привлекательности советской современности на периферии и в центре отсутствует в описании Плагенборга: Plaggenborg, Experiment Moderne.
58. Ernst Giese/Jenniver Sehring/Alexej Trouchine: Zwischenstaatliche Wassernutzungskonflikte in Zentralasien, Discussion papers des Zentrums fuer internationale Entwicklungs- und Umweltforschung der Justus-Liebig-Universitaet Giessen (ZEU), Nr. 18, Mai 2004, S. 17-19.