|
|
| Архив - Русские в Варшаве (1815-1915) - Комментарии
Уважаемые коллеги,
сначала я бы хотел всех поблагодарить за оживленное участие и многочисленные замечания, критику, предложения и вопросы, которые, несомненно, помогут мне в дальнейшей работе. Еще раз спасибо за то, что Вы инвестировали свое время в обсуждение моего проекта.
В своей реакции я не буду подробно касаться всех аспектов, а попытаюсь сгруппировать ответы на основные вопросы и критические замечания. Я надеюсь затронуть наиболее существенные моменты. Естественно, что последовательность моих комментариев абсолютно произвольна. Если у Вас возникнут дополнительные вопросы или комментарии к комментариям, буду рад с ними ознакомиться.
1. ?Историческая память?
Я полностью согласен с комментариями, которые указывают на исторически глубокие наслоения стереотипов и представлений о русско-польских отношениях. Действительно, важно учитывать культурный контекст, в котором формировался и артикулировался опыт, а также обращать внимание на традицию исторического воспоминания. Русские чиновники, прибывающие в Варшаву, отнюдь не представляли собой tabula rasa, а имели в своем багаже определенные представления о польском. Однако подобные представления не были абсолютно устойчивы по отношению к опыту. В этом отношении необходимо исследовать изменение соотношения привнесенных стереотипов и приобретенного опыта (при этом речь не идет о том, что опыт безусловно вел к релятивации ложных стереотипов. Напротив часто он их только укреплял; но и это может считаться переменой, обусловленной полученным на месте опытом).
Также нужно иметь в виду, что историческая память не просто ?присутствует?, а существует только в коммуникации и передается в ходе истории дальше. Необходимо исследовать не сам опыт польско-русских контактов в период Смуты, а их образ в 19 веке. Но все же это без сомнения важный аспект.
В остальном, не может вызывать сомнений решающая роль ?польского вопроса? в развитии русской общественности, что убедительно продемонстрировал в своем исследовании Андреас Реннер.
2. Самоосознание русских чиновников
Самоосознание русских чиновников ? центральный пункт моей работы. В этом отношении существенное значение имеет вопрос о том, каковы были их представления о собственной роли, рассматривали ли они себя в рамках традиционной линии имперской экспансии, как ?оккупантов?, как деятелей периферии или скорее как ?западный форпост?.
Анализ источников убеждает меня, насколько чиновники воспринимали самих себя как представителей империи и русских в ?чужом краю?. В отличие от администраторов в ?западных губерниях?, среди которых господствовало мнение, что они управляют ?вновь возвращенной исконной? русской землей, в Царстве Польском преобладало чувство ?господства над чужим?. Естественно, это не означало, что чиновники в какой-то степени сомневались в легитимности своего пребывания на этой территории. Но это определяло их восприятие себя как находившихся на окраине империи. Поэтому я бы сохранил понятие периферии, с другой стороны, критика понятия ?оккупация? мне вполне очевидна. Аспект ?языка? в этой связи является абсолютно центральным, как и визуализации подобного понимания себя и своего господства.
3. Внешняя угроза, а также общественное мнение извне
Я могу только согласиться, что эти факторы имели весомое влияние не только на самовосприятие чиновников и коммуникацию между русскими и поляками в Варшаве, но и на формулирование политики в Петербурге. Особенно внимательным было восприятие других частей Польши (как угрозы, примера и предупреждения), генерал-губернаторы в Варшаве были хорошо информированы также о ситуации в Галиции и Позене.
4. Руссификация, мастер-план и Царство Польское как особый случай
Естественно, в истории не существует мастер-плана, но вполне присутствует отностильно стройная, более или менее сформулированная политическая концепция, например в делах национальной политики. Большевики обладали подобной концепцией (речь идет о коренизации, которую они относительно едино реализовывали во всех концах своей империи). У царского правительства и его бюрократического аппарата подобной концепции не было. Даже ?руссификация? как кажущаяся руководящей линия политики Александра III осуществлялась в различых областях по-разному. В этом плане все периферии представляли собой особый исключительный случай, и в этом Царство Польское отличалось от прибалтийских провниций, Финляндии и Центральной Азии. Все вместе они были непохожими отдельными случаями.
И все же существует коммуникативная взаимосвязь, которая позволяет рассматривать периферии совместно. На нее указывают сами источники (прежде всего, отчеты губернаторов), которые содержат многочисленные указания на другие окраинные области империи. Губернатор в Варшаве сравнивал свою позицию именно с административными эквивалентами в прибалтийских провинциях, в Финляндии, на Кавказе и в Центральной Азии, а не с положением губернатора Воронежа или Саратова. Очевидно, в мире представлений русских администраторов существовало нечто схожее с идеей едино-неединой окраины империи (именно окраины), частью которой они себя видели и на которую ссылались. С оглядкой на эти очень гетерогенные области в Царстве Польском были испробованы определенные практики, которые нашли свое применение (в модифицированном виде) в других провинциях. В этом отношении можно говорить о лаборатории, хотя и не о стройном мастер-плане в делах национальной политики.
Возвращаясь к ?руссификации?, следует еще раз подчеркнуть, что в Царстве Польском НИКОГДА не шла речь о том, чтобы сделать из поляков русских, а из католиков православных. О руссификации можно говорить только в смысле административного, правового и в определенной степени образовательно-культурного упорядочивания.
5. Центр-периферия (в самом Царстве Польском) и пространство
Эти аспекты я считаю центральными и планирую дополнить мое изучение Варшавы локальными исследованиями. Исходя из источниковой базы и методических соображений, на эту роль напрашиваются провинции Плоцк и западная провиция Калиш. Восточные ?проблемые провинции? Холм и Сувалки частично уже исследованы, правда в ином ракурсе.
Я нахожу очень важным вопрос о топаграфической взаимосвязи русского жизненного мира в Варшаве, а также в других городах губернаторства (Плоцк и Калиш). Его исследование, без сомнения, стоит во главе моих исследовательских намерений.
6. Нарушители границ
Конечно, в кругах элиты (об этом подробнее ниже) нарушители границ существовали как с русской, так и с польской стороны. Польские чиновники (которые и после 1863 г. составляли почти 60% администрации в королевстве) являются важной подлежащей исследованию кагортой. Но также и польские офицеры, и лояльные империи поляки, например Чарторыйские и представители партии примирения Эразм И. Пильц и Владимир Д. Спасович. С другой стороны были также ?полонизированные? русские, например великий князь Константин или упомянутый в моем тексте Сократ И. Старынкевич, все чаще пытались защищать интересы поляков (по крайней мере в том виде, как они их понимали). В остальном, к коммуникативной стратегии генерал-губернаторов относилось репрезентация себя в Петербурге как воплощения ?своей провинции?. Достаточно часто генерал-губернаторы в своих отчетах подчеркивали свои добрые котакты с лояльнами кругами местого населения. Таким образом феномен нарушителей границ очень многослоен.
7. Религиозная парадигма и противостояние между католиками и евреями
Удивительно, как долго религиозная парадигма господствовала или по крайней мере играла центральную роль в конструкциях действительности русских чиновников. Она противоречила с воззрениями других сред русской диаспоры в Варшаве (прежде всего академиков русского университета, которые более рано и радикально начали использовать ?гердеровские? критерии в определении этоса). Национальность и конфессия в видении администраторов даже на рубеже веков оставались взаимозаменяемыми понятиями (например, униаты после их присоединения к православной церкви декретом 1875 г. причислялись к ?русскому элементу?).
Самым решающим проявлением длительного доминирования конфессиональной парадигмы в выделении национальностей являлось также разделение между евреяи и католиками/поляками в мировосприятии русских чиновников. ?Польско-еврейский визави?, о котором шла речь в тексте, не означает, что поляки и евреи воспринимались как одно и то же, скорее они рассматривались как ограничивающие друг друга визави. Различия в восприятии, а также в обращении с обеими конфессиями будут играть в моем исследовании более значимую роль, чем это до сих пор планировалось.
8. Карьеры русских чиновников
Я надеюсь с помощью моего исследования осуществить также изучение карьерных путей имперских чиновников. На основе отдельных биографий (например, уже упомянутого Будиловича) я планирую проиллюстрировать возможное протекание отдельных карьер и поставить вопрос о роли в них ?варшавского опыта?. При этом я надеюсь найти больше информации о критериях отбора чиновников на службу в Варшаве.
9. Гомогеность русской общины в Варшаве
Я надеялся, что в моем тексте мне удалось отчетливо указать на отсутсвующую гомогенность русской общины в Варшаве. Однако очевидно, что существует потребность в пояснении. В действительности, различные среды русской общины четко отличались друг от друга. У меня нет намерений одинаково подробно рассматривать все среды. Исследовательский прагматизм требует определенной выборки основных пунктов анализа. Основное внимание моего исследования однозначно уделяется элитам (административной и академической). С одной стороны, я не вижу в этом повода для упреков: я не думаю, что ?многим? должно отдаваться безусловное предпочтение как предмету исторического исследования перед элитами. С другой стороны, элиты представляются наиболее релевантной средой для изучения интересующих меня вопросов: отражения образа себя, представления об имперской и национальной миссии, а также попытки коммуницировать эти представления с Москвой и Петербургом. Также на примере этих кругов могут быть хорошо исследованы феномены нарушения границ.
10. Хронологические рамки исследования
Сначала следует подчеркнуть, что любое хронологическое установление временных рамок исследования имеет произвольный характер, так как вырастает из конструкционой работы историка. Всегда существуют достойные причины растянуть временные рамки. Но есть также и те, чтобы их радикально ограничить. Я намереваюсь совершить второе. На данный момент, исходя из методологических и исследовательстко-прагматических соображений я склоняюсь к тому, чтобы ограничить исследование периодом 1863-1915 гг. Принимая во внимание ограниченные исследовательские емкости, мне видится целесообразной концентрация на временном промежутке после подавления январского восстания 1863 г. Основательное различие между русским господством в Царстве Польском в 1815-1830 гг., а также фазой между ноябрьским и январским восстанием, с одной стороны, и периодом после 1863 г. ? с другой, как мне кажется, перегрузит исследование. Существует также степень комплексности, которая вредит исследованию, так как многие уровни не могут быть больше введены в рассказ.
Поэтому концентрация на фазе после январского восстания видится мне выигрышной, так как этот период отличается относительным едиством проблематики польского вопроса в эпоху национализма. Реакции отдельных чиновников или различных социальных сред были различными, но они были вызваны одной и той же основной проблематикой (и здесь я не вижу проблемы ?смешения?, если фазы и моменты конфронтации будут контрастировать с периодами взаимопонимания и сотрудничества ? конфронтация и соглашение часто существовали параллельно и одновременно). Чего нельзя сказать о периоде до 1863 г. Подобной проблематики в долгой первой половине 19 века не существовало. Поэтому я думаю, что более строгая временная концентрация придаст исследованию большую стройность и одновременно предоставит возможность, исследовать различные ответы на одни и те же вопросы более детально и плотно (так как это исследование ни в коем случае не задумывалось как ограниченное только на макроуровне). Подобный временной фокус, конечно, не означает, что исторические наслоения полностью упускаются из вида (см. Пункт 1). В большей степени речь и идет о том, чтобы разумно сконцентрировать исследование на источниках и сделать его тем самым реализуемым.
Тем самым я перехожу к последнему пункту:
11. Источники
Нужно благодарить большевиков, что закрытие РГИА не представляет такой потери для моей темы, как это первоначально казалось. Вследствие того, что архивные фонды, имеющие по мнению большевистских архивариусов нечто общее с ?революционным движением?, были переданы в ГАРФ. А так как польское ?революционное движение? казалось им очень активным, большая часть актов Варшавского генерал-губернаторства (например, канцелярия), а также комитета по делам королевства Польши и документов начальника полиции находятся в ГАРФе. Во время моего короткого визита в Варшаву я убедился в том, что местные материалы, но прежде всего фонды провинциальных архивов (Плоцка и Калиша) не были утеряны в войне.
Такое же значение, как и архивные фонды, для моей темы имеют публицистические размышления варшавских администраторов и академиков, занимавшихся ?польским вопросом?. Значительный корпус подобных публикаций хранится в Ленинке. Исходя из этого, для исследования измерений жизненных миров русской общины в Варшаве центральным источником являеется ее печатный орган ?Варшавский дневник?. Таким образом проблема заключается не в отсутствии источников, а в нехватке всей жизни на их прочтение. Но эта проблема стара как мир.
Это была моя реакция на Ваши комментарии. Я хотел бы еще раз поблагодарить за побуждения, критику и вопросы. Как уже было сказано, я нахожу, что обсуждение моего проекта способствовало его обогащению. В этом плане я разрекламировал виртуальный семинар на кафедре Берлинского университета. Надеюсь, что семинар и в будущем будет проводить такой же оживленный обмен мнениями.
С благодарностью всем участникам и наилучшими пожеланиями из Берлина,
Мальте Рольф
|
Уважаемый господин Рольф!
Судя по представленному тексту, Ваш проект обещает быть довольно интересным. Он логичен, четко обозначены объект, предмет, хронологические рамки исследования. Особенно мне импонирует Ваше желание видеть в России и Польше XIX ? начала XX вв. не победителя и побежденного, а двух субъектов сложной системы взаимоотношений, присущей государственности имперского типа. Думаю, что первое соприкосновение с источниками позволит Вам самостоятельно произвести необходимые корректировки намеченных планов. Со своей стороны, хотел бы обратить Ваше внимание, а заодно и прояснить для себя некоторые моменты.
Прежде всего, мне интересно, учитываете ли Вы при анализе взаимовосприятия русских и поляков существовавших стереотипов исторической памяти представителей этих двух культур, вобравших в себя многовековой опыт общения соседствующих государств? Одной из основных линий этого общения были территориальные споры, следствием которых были постоянные перемещения границы, стабилизировавшейся лишь во второй половине XVII в. Другой линией отношений были контакты представителей общественной элиты, в рамках которой обращают на себя внимание взаимные переходы служилой знати в XVI ? XVII вв. или наличие в Польше в XVIII в. прорусски ориентированных групп. Известное проявление культурной близости являют собой факт приглашения на Московский трон в период Смуты наследника польской короны или судьба министра иностранных дел России начала XIX в. князя Адама Чарторижского.
Мне хотелось бы уточнить значение термина ?оккупированный город?. В Вашем относительно небольшом тексте это словосочетание встречается дважды и, судя по всему, является одним из основных рабочих понятий. Согласно общепринятому определению, под оккупацией понимается временное занятие вооруженными силами территории противника. В Вашем же случае, во-первых, в 1815 ? 1915 гг. Польша официально являлась частью Российской империи; во-вторых, оккупация носит временный характер, а Ваше внимание сосредоточено на опыте долговременных контактов представителей титульного этноса с населением одной из национальных окраин; и, наконец, в-третьих, объектом Вашего исследования является управленческий аппарат, а не армия. Другими словами, на сколько оправданным будет говорить именно об оккупации, а не обычном присутствии вооруженных сил государства на территории населенного пункта?
И последнее, я хотел бы предложить в качестве еще одного из возможных моментов ?уплотнения? коммуникации и конфликтов ситуацию военной угрозы от внешнего врага (третьей стороны), как это имело место, например в 1914 г. На сколько этот фактор способен был повлиять на сложившиеся стратегии и модели решения национального вопроса на рассматриваемой вами территории.
Желаю успеха. С уважением Дмитрий Седых.
|
| История взаимоотношений России и Польши, рассматриваемая в рамках проблемы межкультурных коммуникаций, представляется достаточно интересной. Однако, на мой взгляд, при реконструкции взаимных образов ?чужого?, которые всегда формируются только на фоне ?своей? собственной культуры, необходимо отслеживать содержание образов и стереотипов, сформировавшихся в сознании людей изучаемого времени под влиянием предшествующих поколений. Применительно к Царству Польскому данное замечание является существенным, т.к. история взаимоотношений России и Польши к 1812 г. включала в себя и несколько территориальных разделов Польши, и польскую интервенцию в Смутное время, и ряд антироссийских восстаний, которые были достаточно жестко подавлены. Усвоение и ?наложение? новых образов и стереотипов на уже имевшиеся в сознании как поляков, так и представителей имперской администрации, происходило и на протяжение изучаемого времени (1812?1915). Таким образом, содержание сформировавшихся взаимных представлений может иметь целый ряд отличающихся по своей эмоциональной и политической окрашенности слоев. Изучению соотношений в сознании изучаемых исторических персонажей этих разновременных слоев должно быть, на мой взгляд, уделено особое внимание. |
Дорогой Мальте,
Из-за позднего подключения к дискуссии в комплиментарной части могу только повториться: проект в позитивном смысле претенциозный и работа обещает быть интересной.
Вопросы и замечания:
1. Мне кажется, русская дискуссия о Польше и политика в этом сложном регионе определялась также внешним фактором ? ?общественным? мнением западноевропейских стран.
2. Несмотря на многослойность и дробность структуры проекта, мне не хватает во втором разделе военной темы, точнее вопроса о призыве поляков в русскую армию. Мои источники, относящиеся к периоду начала Первой мировой войны, свидетельствуют о наличии оживленной дискуссии в кругах русского военного командования, в ходе которой объемно проявились составляющие образа ?чужого?: от определений поляков как потенциальных предателей и предложений перевести их на Кавказский фронт, до сознательного распыления их в составе русских частей.
3. Мне было бы интересно узнать: возможно ли выявление личных и профессиональных критериев при назначении чиновников в Польшу (знание языка, политическая благонадежность)?
Успехов, Оксана
|
Казанский государственный университет
Собирая камни, не забывайте отделять зёрна от плевел
Политический крах Советского Союза помимо прочих ?приятных? неожиданностей открыл для России период сбора камней на историческом поле. Пришло время заплатить по историческому счёты не только СССР, но Российской империи. Вдруг обнаружилось, что ?младшие братья? и ?братские народы? отнюдь не испытывают чувства признательности к своим благодетелям и освободителям. Только ленивый в это время не пнул, возрождающегося из исторического пепла российского орла, усматривая в его жалобном попискивании предисловие к грозному имперскому клёкоту, на что, собственно говоря, и намекали создатели новой/старой российской державности. Спору нет, соседям есть, за что попенять империи, российской ли, советской ли. И польский счёт здесь ? один из самых длинных. Однако, по человечески понятное, стремление задним числом помахать кулаками, реализованное в исторической топике, едва ли стимулирует процесс постижения истины ? основную интенцию научного поиска.
У текста Мальте Рольфа иной формат: суховатый академизм, вкупе с нарочитым отказом от попыток поиска исторической ?Правды?, делают коллеге честь. В самом деле, активная внешняя политика образца XVIII века априори предполагала территориальную экспансию, которая, кстати сказать, является атрибутивным признаком империи. Поэтому разделы Польши не были, строго говоря, не имели антипольской подоплёки, просто Речь Посполитая оказалась не в то время не на том месте.
На землях Царства польского были актуализированы традиционные для Российской империи практики инкорпорации новых территорий, впервые опробованные ещё в Царстве Казанском. Политика эта позволяла с минимальными затратами добиться ассимиляции региона в имперской структуре. Её основное содержание сводилось к стимулированию миграции крестьянства на новые земли, а поскольку качество центральных русских земель оставляло желать много лучшего, нехватки в волонтёров не наблюдалось. Лет через 200?250, уже никто и не помнил, что эта земля не исконно русская. Стратегия эта сработала в Поволжье, на Урале и в Сибири, в Средней Азии ? немного не хватило времени. А вот Финляндия и Польша оказались не по зубам имперским ассимиляторам.
М.Рольф подметил ?многослойность? политических опций и отсутствие master plan русификации, однако говорить о противоречивости мероприятий едва ли верно. Имперская администрация довольно чётко представляла себе процесс инкорпорации той или иной территории в структуру российского социума. И единственный возможный способ закрепления колонии ? её русификация, иного просто не дано. Другой вопрос, что в Польше эта стратегия не сработала по причине отсутствия ниш для культурно-хозяйственной экспансии. Высокая плотность населения, отсутствие свободных земель исключали разворачивание масштабной переселенческой политики, а без крестьянской ?пехоты? передовым отрядам бюрократии никак не удавалось закрепиться на Варшавском плацдарме.
М.Рольф вполне справедливо указывает на проблемы субъективного характера, возникавшие деятельности российской администрации в Польше; в конце концов, история ? это изучение персоналий, и в этом смысле биографические сюжеты представляют несомненную ценность. Вместе с тем, позволительно будет напомнить о том, что ассимиляция Поволжья, например, осуществлялась разными способами и наряду с несомненными успехами, сопровождалась и вопиющими провалами. Однако же время и адекватные, в целом, задаче способы её решения, позволили успешно реализовать проект русификации Поволжья. В Царстве Польском, думается, проблема была не столько в головотяпстве региональных администраторов или отсутствии единого мнения в правительстве, сколько в неспособности бюрократической системы империи оперативно реагировать на нестандартную политическую ситуацию. Праще говоря, никто в Санкт-Петербурге не мог точно сказать, что делать в Польше и главное ? зачем. Со своей ролью кинжала, приставленного к немецким лопаткам, Польша справлялась, что позволяло России гарантировать своё присутствие в Центральной Европе. Ничего другого от неё, строго говоря, и не требовалось, следовательно, не было смысла и в модернизации внутренней политики в регионе. Ведь нельзя же всерьёз говорить о том, что имперское правительство действительно было обеспокоено социальным комфортом местного населения сверх обычного для провинции уровня. События мировой войны показали, что российская политика в Польше, в общем, была эффективной, и удар в спину самодержавию нанесли не польские патриоты, а представители российского правящего класса.
Позволю себе, оттолкнувшись от текста М.Рольфа, сделать и ещё одно замечание, относительно интенций и формата психосоциальной коммуникации, формировавшейся в рамках польского вопроса. Представляется очевидным, что образ ?русского другого? явился одним из оснований польского национального самосознания, что же касается антипольского комплекса в российском самосознании, то он, кажется, отсутствовал, несмотря на далеко не безоблачный исторический опыт российско-польского диалога.
|
В первую очередь замечания вызывает стремление М. Рольфа использовать пребывание русских в Варшаве в качестве примера имперского господства. Автор отмечает, что, в отличие от других регионов, Польша 50 лет именовалось царством. На мой взгляд, это может говорить лишь об особом восприятии этого региона по сравнению с другими периферийными территория империи. Возможно, это связано с разным уровнем развития регионов - пожалуй, со времен покорения Казани в состав русского государства не входила территория равнозначная по этому показателю. Поэтому взаимоотношения русских и поляков в Варшаве уникальны, и этот пример может быть распространен на всю империю.
С другой стороны, само Царство Польское тоже представляло собой систему со своими собственными центром и периферией, и взаимоотношения между русскими и поляками могли меняться в зависимости от удаленности от центра. Находясь в периферийном польском ?центре?, варшавские русские, возможно, в глазах поляков воспринимались совершенно иначе, чем их соотечественники, находившиеся на периферийной ?периферии?.
Интересно было бы узнать, возможно ли установить количество или хотя бы соотношение ?активных патриотов?, которые были движущей силой антирусского сопротивления, и поляков которые положительно относились к вхождению в империю.
Другой вопрос, который меня интересует, это степень расхождения взглядов двух сторон на характер их взаимоотношений. Если допустить, что поляки воспринимали указанный период как период угнетения, то какие взгляды доминировали среди русских? Воспринимали ли они себя захватчиками на чужой земле, или Польша представлялась ?естественной? частью империи?
Также мне кажется разумным проанализировать концентрацию русских в Польше (и в Варшаве в частности) с топографической точки зрения ? было ли это одно место или несколько, как оно располагалось и воспринималось в Варшаве и как под воздействием русских изменялась польская инфраструктура, была ли эта русская община замкнута и т.д.
|
Уважаемый Мальте Рольф,
представленный Вами проект вызвал у меня большой интерес. Ваш план производит впечатление основательной и глубокой продуманности. Если Вам удастся выполнить, поставленные задачи, должно получиться очень интересное и оригинальное исследование.
В свою очередь мне хотелось бы обратить Ваше внимание на следующие обстоятельства, связанные с русско-польскими отношениями и культурной коммуникацией двух народов. Во-первых, это наличие значительного процента поляков (наряду с немцами) в русском офицерском корпусе в XIX ? начале XX в. Во-вторых, большое число людей с польскими фамилиями в этот же период примкнули к российскому революционному движению. И, в-третьих, после двух польских восстаний XIX в. значительное количество их участников оказались в качестве ссыльных и заключенных в восточных регионах Российской империи, преимущественно на Урале и в Сибири. Часть из них обустроилась и осталась там навсегда, создав семьи и воспитывая своих детей уже на новых землях. Некоторые потомки тех ?неблагонадежных? поляков до сих пор живут там. Видимо, эта польская диаспора также сыграла свою не последнюю роль в культурном освоении столь огромного пространства. Я надеюсь, что перечисленные выше явления найдут отражение в Вашей работе, не только с точки зрения их описания, но и с позиции объяснения их причин и последствий.
И последнее, о чем хотелось бы сказать. В Вашем плане-проекте в части ?Места и моменты ?уплотнения? коммуникации и конфликтов? и в разделе, связанном с посещением русскими императорами Польши отсутствует имя Николая I, который также был в Польше. Причем, по некоторым данным, польские патриоты даже готовили на него покушение. (См.: Сердюков Л.М. Исторические рассказы и анекдоты из записок Богуславского. // Русская старина. 1879. Т.26; Покушение на жизнь императора Николая Павловича в Познани, 1843 г.: Рассказ очевидца. // Русская старина, 1880. Т.28). Полагаю, что в Вашем проекте найдется место и для компаративного анализа отношения к Польше нескольких российских императоров, которые последовательно управляли страной в за эти сто лет, поскольку субъективная позиция того или иного императора по польскому вопросу играла не последнюю роль в выстраивании всей русской политики в Польше.
Желаю больших успехов в Вашем интересном исследовании!
|
Уважаемый Мальте,
Мне трудно высказываться о проекте в целом, пока я прочитал только заявление о намерениях. Концепция ?мир ? слоёный пирог? в последнее время становится популярной:). Надеюсь увидеть Ваш текст и сравнить задуманное с воплощённым.
Я хотел бы также увидеть обзор источников, которыми Вы располагаете. Каковы их характеристики, их доступность, позволяют ли они решить поставленные задачи?
Реплика по поводу замечания Игоря Владимировича ?я согласен, что материалы Святейшего Синода в РГИА, департамента духовных дел иностранного вероисповедания не будут доступны, по крайней мере, еще лет пять. Однако комплекс материалов центральных учреждений Царства Польского, материалы цензуры и, возможно, фонды личного происхождения чиновников, которые там служили, доступны в ГАРФ. Газеты (польские и упоминающие польские события) можно найти в Варшаве, в Петербурге (газетный зал Российской Национальной библиотеки), в Москве (Ленинка). Возможно, что-то найдется в Киеве.
Мои вопросы
1. Не могли бы Вы объяснить, почему начинаете свое исследование с 1815 года, а не, например, с 1772 года или 1795-го?
2. Можно ли говорить о Царстве Польском как о ?лаборатории русификации?, если, как пишете Вы сами (см. ссылку 2), не было ?мастер-плана?, не существовало даже единой концепции ?русификации??
3. Вопрос о том, как Вы собираетесь изучать формирование национального самосознания, концепций нации и империи, для меня не ясен. Вы уверенно пишете о ?национальной политике со стороны российских представителей, сформулированной по принципу конфессиональной принадлежности и дискриминировавшей по этому принципу?. Правильно ли я понял, что речь идет о дискриминации российскими представителями всех не-православных? Однако ставить знак равенства между ?польскостью? и ?не-православием? невозможно, иначе в Вашем тексте сливаются в единое целое католики, униаты и иудеи, отнюдь не все из которых считали себя поляками. При этом конфессиональное противостояние (в первую очередь, между православными и католиками) было наиболее жестким в Вильненском и Киевском генерал-губернаторствах, где его гораздо проще выявить ? и от изучения которых Вы (см.примечание 3) отказываетесь. К тому же и резкая перемена политики Российской империи по отношению к католичеству начинается лишь при Николае I. До 1837 г., напротив, католическая религия и церковь ставились в пример православию, М.Д.Долбилов упоминает даже о проектах введения безбрачия (целибата) среди православного духовенства..
4. Планируете ли Вы рассматривать, помимо бывших ?варшавских? чиновников, деятельность собственно поляков на российской службе в Польше и в других регионах империи: их административную деятельность; отношение к национальному вопросу; их попытки влиять на общественное мнение, на политику центральной власти; противоречия (если они были) в позиции служащих-поляков по отношению к империи; реакцию современников на этих чиновников-поляков?
Надеюсь, Вы проясните эти вопросы. Спасибо за предоставленный текст.
|
Дорогой Мальте,
Спасибо за интересный абрис проекта. Многие аспекты твоей темы мне близки, также как способ анализа и акценты. Как всегда, импонирует методологическая ?продвинутость? берлинских коллег и знакомство с пост-колониальной теорией.
Перейдем от комплиментарной части к вопросам и критике:
1. Социально-исторический аспект (солидаризируясь с базельцами): русская община в Варшаве, вероятно, была социально неоднородна, включала представителей не только высших, но и средних, и низших социальных слоев. Реконструкция истории коммуникации на национальную тему и тему господства вряд ли возможна без реконструкции коммуникации на не-элитарных уровнях социума. Каким образом предполагается реконструировать представления о ?русском господстве? представителей из средних и низших социальных слоев населения. Те же ?молчаливые казачьи патрули?, о которых идет речь в абрисе, были, возможно, самыми ?близкими? к населению репрезентантами этого господства. Можно предположить, что здесь возникают трудности с источниками, так как в описании источниковой базы в основном указаны источники, происходившие из среды российской элиты и бюрократии.
2. Возникает проблема с тематизацией Варшавы как российской периферии. С географической и административной точки зрения, возможно, это и оправдано. А вот с точки зрения культуралистской периферия в русском имперском контексте представляла собой чаще всего территорию, стоявшую на более низком уровне развития в политическом, экономическом и проч. отношениях. В связи с этим и возникала потребность в ?цивилизировании? периферии, заходила речь о ?господстве?. Не нужно ли в случае с Польшей, Финляндией и др. более развитыми ?перифериями? Российской империи уточнить само понятие ?периферии?. Может быть в случае твоего проекта была бы полезна концепция ?локального сообщества??
3. Интересной кажется намеченная в паре фраз проблема визуализации господства, в ходе которой также отражались взаимные представления русских и поляков друг о друге.
4. Заявленная в начале как методологический подход пост-колониальная теория, как известно, уделяет большое внимание языку как способу выражения доминирования и подчинения. В проекте язык нашел свое отражение лишь в части источников, где речь идет о школах, распоряжениях по вопросам языка. Это опять же предполагает лишь взгляд ?сверху?. Предполагается ли расширить эту часть исследования?
Желаю успехов,
Ольга
|
Рабочая группа по еврейской и восточноевропейской истории и культуре на своем заседании обсудила новый научный проект Мальте Рольфа. В нижеследующем протоколе мы зафиксировали критические высказывания и вопросы.
Сначала ? критические замечания: бросается в глаза, что Рольф произвольно выбрал хронологические рамки исследования. Непонятно, почему его исследование начинается с времени ?Конгрессовки?. Кажется, что можно было бы учесть глубокие разрывы истории польского общества, произошедшие в период разделов Польши. Из-за того, что это время выпало, некоторые важные процессы, которые кажутся нам важными, остались без внимания.
Нам кажется сложным анализ проблемы без учета более длительной перспективы польской истории. Конечно, в исследовании Рольфа речь идет о русских в Польше, а конкретно, в Варшаве, но, тем не менее, он подчеркивает именно ?транснациональные? взаимоотношения между поляками и русскими, в источниках же указаны преимущественно польские.
Следующий пункт критики касается направления исследования: намеревается Рольф исследовать только элиты (на балах?)? Собирается ли он учитывать классовую принадлежность или национальность? Будут ли охвачены исследованием только высшие круги общества? При этом нам кажется проблематичным, что именно элиты ? правильный объект, на примере которого можно исследовать ?соприкосновение? культур. Если да, то Рольф должен был бы учесть фактор трансфера идей, например, влияние французской мысли после Великой Французской революции. Можно подумать и о том, не было ли ?производство? искаженной картины взаимных культурных контактов сознательным со стороны элиты.
Непонятной для нас осталось констатация отсутствия единого ?мастер-плана?, которую сделал Роль. Мы исходили из того, что в истории культурных контактов и обмена идеями между людьми не может быть никакого ?мастер-плана?, а, напротив, встречаются и сталкиваются люди, их жизненные миры и представления, которые необходимо исследовать в собственном контексте.
В высшей степени плодотворным нам кажется звучащий инновативно подход к исследованию коммуникации. Ситуации, в которые вовлечены массы людей, кажется, могли бы многое рассказать о взаимоотношениях Польши и русских в Варшаве. Но, кажется, Рольф выбирает все же макроисторическую перспективу? Для него большие события важнее, нежели ?маленькие? места коммуникации? Или в этом ?виноваты? источники? Осталась без внимания мультинациональность и мультиконфессиональность Польши. Можно ли говорить серьезно о ?польско-еврейском противостоянии? (S. 3)? В своей наброске автор в конечном итоге не говорит и об экономических взаимоотношениях, то есть о буржуазной и крупнобуржуазной среде.
Для нас осталось непонятным, как Рольф собирается изучать влияние русской политики через рассмотрение службы отдельных чиновников. Здесь можно было бы провести исследование жизненных миров. И далее мы спрашиваем, не несет ли противопоставление фаз относительного спокойствия фазам конфронтации опасность соединения в одном двух различных феноменов?
Выбор источников ? первый список производит впечатление слишком структурированного и для заявленного подхода (исследование истории коммуникации) - малоприменимым. Особенно интересным нам кажется второй список, который, на наш взгляд, наиболее ценен для исследования.
В заключении мы хотели бы поблагодарить Мальте Рольфа за то, что он мужественно представил на обсуждение рабочую концепцию. Мы с удовольствием приняли участие в дискуссии, сформулировав ряд критических моментов и вопросов. Мы сознательно заняли критическую позицию и долго размышляли над отдельными положениями с тем, чтобы Мальте Рольф мог извлечь для себя наибольшую пользу. Мы желаем ему успеха с проектом и с удовольствием продолжим обсуждение.
Участники дискуссии: Анна Лиш, Адриан Хофер, Йорн Хаппель.
|
Дорогой Мальте,
спасибо тебе за готовность предоставить свой проект для обсуждения в нашем семинаре. Я с большим интересом прочитал твой проект. Твое намерение реконструировать важнейшие линии межэтнических контактов, конфликтов и культурного обмена в Варшаве, а также между Варшавой и Петербургом, влиявших на формирование имперских и национальных идентичностей, может, по-моему, привести к важным результатам. Три момента вызывают у меня сомнения. Во-первых, я не уверен, что Привисленский край можно рассматривать как лабораторию национальной политики в полиэтничной империи. Польско-российское взаимовосприятие и опыт настолько отличались от прочих политических и культурных межэтнических отношений в России, что вопрос о возможной степени обобщения польско-русского опыта при рассмотрении разработки национальной политики нуждается в ясной рефлексии. Во-вторых, меня удивляет отсутствие среди очерченных тобой тематических полей еврейской темы. Разве она не была в некоторых смыслах определяющей для выработки поляками и русскими представлений о ?своем? и ?чужом?? (Кажется, мы уже обсуждали это год назад). Между тем, в твоем проекте польско-еврейский визави русских выглядит подозрительно однородным. В-третьих, меня интересует, как ты намерен восполнить необходимые по твоей теме недоступные петербургские фонды.
Желаю тебе успехов в реализации твоего проекта.
|
|
|
Добро пожаловать!
