Архив

Оптимистическая трагедия или национальная драма?

21.12.2005, 14:33

Д. А. Седых

Оптимистическая трагедия или национальная драма?
(О формировании образа русско-японской войны в общественном сознании)

Русско-японская война, на наш взгляд, продолжает оставаться одной из мало изученных в отечественной историографии тем. Несмотря на основательную фактическую разработанность, уровень ее теоретической осмысленности нельзя признать достаточным. Действительно, дореволюционные работы носили преимущественно описательный характер, а исследования советского периода оказывались в полной зависимости от официальной классовой концепции истории и даже более того,? от конкретных цитированных оценок политических лидеров, которым должны были соответствовать их выводы. Этими оценками зачастую продолжают руководствоваться и современные авторы. Другими словами, несмотря на то, что круг научной литературы по данной теме довольно широк, она в большей степени содержит ответ на вопрос ?как это было??, нежели на вопрос ?что это было??. В данной ситуации существующие в культурной памяти общества, в частности, образы русско-японской войны, могут быть интересны не только как самостоятельный сюжет, но и в какой-то степени могут помочь восполнить существующие в исторической науке пробелы или, во всяком случае, могут способствовать решению стоящих перед ней задач.
Несмотря на то, что русско-японской войне принадлежит честь быть первой войной России XX в., интерес к ней как в отечественной исторической науке, так и в общественном сознании, значительно уступает другим военным кампаниям, в которых пришлось принимать участие русской армии. С одной стороны, она оказалась заслоненной более мощным военным конфликтом, каким стала первая мировая война. С другой, слабый интерес к русско-японской войне, вероятно, объясняется ее неудачным исходом: заново переживать неудачи, вызывающие отрицательные эмоции всегда тяжелее, чем минуты триумфа, о которых хочется вспоминать вновь и вновь. ?Русско-японская война стала для страны национальным позором?? пишет Е. С. Сенявская.? А для подобных войн в исторической памяти как форме общественного сознания обычно находится не слишком много места? (1). Тем не менее, русско-японская война не осталась незамеченной в национальной культурной памяти. В том числе она нашла отражение в целой серии музыкальных, реже литературных, произведений и кинематографических работ. Не все они в равной степени оказались востребованы широкими слоями общества. Однако некоторые из них до сих пор продолжают играть заметную роль в культурной жизни современного российского общества. Главным образом на их примере мы попытаемся рассмотреть некоторые особенности формирования и развития образов, на основе которых до настоящего времени происходило восприятие русско-японской войны в массовом общественном сознании.
Пожалуй, самым ярким эпизодом войны 1904?1905 гг. для русского общества является знаменитый бой бронепалубного крейсера 1-го ранга ?Варяг? и канонерской лодки ?Кореец? близ корейского порта Чемульпо 27 января 1904 г., ставший своеобразной визитной карточкой этой войны. И это, на наш взгляд, не случайно. Во-первых, это были первые залпы и первая кровь начавшейся военной компании (2). А начало и конец события, протяженного во времени, как правило, оставляют наиболее заметный след в памяти общества. Они обозначают границы события, а также несут в себе более мощный эмоциональный заряд по сравнению с большей частью расположенными между ними многочисленными эпизодами, приобретающими на их фоне рядовой или даже рутинный характер. Во-вторых, подвиг экипажей ?Варяга? и ?Корейца? стал одним из основных героических символов русско-японской войны, активно распространяющихся официальной пропагандой.
Как отмечает В. Д. Доценко, реакция, последовавшая в России на события в Чемульпо с самого начала была неоднозначной. В то время как в профессиональной среде действия командовавшего русскими кораблями капитана 1-го ранга В. Ф. Руднева не одобрялись, в высших военно-морских и государственных кругах, чтобы не начинать войну с поражения, было решено использовать бой ?Варяга? и ?Корейца? ?для подъема национальных чувств россиян? с целью ?превратить войну с Японией в народную? (3). Акция по созданию необходимого символа была организована с особой пышностью. Церемония встречи экипажей обоих кораблей, прибывавших в Россию тремя группами, происходила в несколько этапов (Одесса, Севастополь, Москва, Петербург), на каждом из которых им оказывались всяческие почести. На них пролился дождь наград и поощрений: ордена св. Георгия для офицеров и Георгиевские кресты для нижних чинов, специальная медаль в честь памятного боя, лавровые венки и праздничные столы, открытки, букеты цветов и другие подарки.
В период проведения всех этих мероприятий родилась и знаменитая песня о ?Варяге?. Автором ее текста был немецкий поэт и драматург Р. Грейнц. Под впечатлением от известий о подвиге русских моряков он написал стихотворение, вдохновившее, в свою очередь, его коллег в России на ряд переводных вариантов, наибольшую популярность среди которых получила версия Е. М. Студенской. По мнению Е. С. Сенявской, эта песня входит в число трех, выделенных ею музыкальных произведений, которые ?остались самыми яркими символами русско-японской войны в исторической памяти народа?(4). Более того, на наш взгляд, песня о ?Варяге? на стихи Е. М. Студенской содержит ключ к одному из исторических образов этой войны. Чтобы определить основные особенности этого образа, обратимся к тексту песни.
Во-первых, бросается в глаза его слабая наполненность конкретными историческими подробностями. Так, например, благодаря отсутствию какого-либо упоминания о ?Корейце?, ?Варяг? предстает в ней единственным героем совершенного подвига. По мнению большинства исследователей, устаревшая канонерка, каковой являлся ?Кореец?, была слабым подспорьем новому быстроходному крейсеру. И именно ?Варягу? пришлось вынести на себе всю тяжесть сражения. Тем не менее, ?Кореец? от начала и до конца участвовал в бою с эскадрой контр-адмирала С. Уриу, в котором, впрочем, совершенно не пострадал. Не случайно его офицеры и матросы в равной степени с варяжцами были отмечены наградами и приняли участие в организованных в их честь торжествах. На учрежденной памятной медали также были отчеканены изображения обоих кораблей.
Текст песни мало что сообщает о месте развития событий и о противнике, с которым вступает в бой русский крейсер. Есть лишь образный намек, что им все-таки является Япония (?желтолицые черти?). Поверхностно и не совсем правильно обозначены и детали боя. Фразы ?из пристани верной мы в битву идем? и ?в море открытом умрем? наводят на мысль, что ?Варяг? покидает родные берега, чтобы принять сражение в родной для себя стихии. В действительности бой ?Варяга? с японской эскадрой состоялся на рейде корейского порта Чемульпо (современный Инчхон), который оказался для русских моряков далеко не ?верным? и надежным. Поставленные перед выбором сдаться или быть атакованными на рейде, они предприняли попытку прорваться через японский заслон, а после того как она оказалась неудачной, постарались уничтожить свои корабли, чтобы они не достались врагу, все в том же порту. На этом фоне оригинал Р. Грейнца, в отдельных случаях, выглядит исторически более верным по сравнению с переводом Е. М. Студенской. Например, в немецкой редакции отмечается, что ?Варяг? погиб ?далеко от родины? (?fern von der Heimat?). Е. С. Сенявская обращает внимание на то, что из слов песни создается впечатление о гибели всего экипажа вместе с кораблем, в то время как он был эвакуирован на находившиеся в Чемульпо дружественные иностранные суда(5).
Отсутствие или искажение достоверных деталей события тем не менее не портят общего впечатления от песни, поскольку не составляют главной задачи авторов. Песня о ?Варяге? была призвана передать суть события, а именно факт гибели русского крейсера в неравной схватке с превосходящими силами противника, который так активно пропагандировался властями через средства массовой информации и который так потряс представителей общества, как в России, так и за ее пределами. В центре внимания авторов находится готовность экипажа пожертвовать собой ради определенной идеи. Об этом, в частности, упоминает и Е. С. Сенявская, отмечая, что в данном произведении ?может быть, не совсем адекватно с фактической точки зрения, но зато подчеркнуто-символически, отражен жертвенный героизм перед лицом превосходящего врага, готовность погибнуть, но не сдаться?(6).
Идеей, ради которой моряки совершают свой подвиг, является патриотическое желание выйти на бой в защиту своего отечества (?в битву идем? ?за родину?) и с целью приумножить ее воинскую славу (?во славу российского флага?). При этом неудачный исход сражения, учитывая превосходство врага, предложение сдаться и этим заслужить обещанную пощаду, не является неожиданным (?последний парад наступает?). Однако гибель экипажа не рассматривается как трагедия (?Прощайте, товарищи! С Богом, ура!?). Смерть в бою воспринимается легко и с чувством честно выполненного долга. Призыв ?В кипящее море под нами!? на первый взгляд наводит на мысль о коллективном самоубийстве. Однако строки ?Не думали мы еще с вами вчера, что нынче умрем под волнами? скорее обозначает готовность принять неизбежное, нежели стремление к суициду(7). Наградой же героям за свой подвиг будет вечная слава в памяти потомков (?Лишь волны морские прославят вовек геройскую гибель ?Варяга?!).
В связи с этим вызывает интерес одна из последних акварелей погибшего в Цусимском сражении капитана 1-го ранга В. В. Игнациуса, посвященная подвигу ?Варяга?. Об этом свидетельствует надпись в левом нижнем углу картины: ??Варяг? идет в бой?(8). Крейсер изображен на ней в белоснежной ?тропической? окраске (корпус и надстройки ? белые, трубы ? желтые с черной каймой по верхнему срезу), которую накануне войны носили все суда 1-й эскадры флота Тихого океана. В связи с обострением отношений с Японией корабли эскадры были перекрашены в защитный цвет. И В. В. Игнациус в силу своего положения не мог об этом не знать. Тем не менее, его ?Варяг? идет в бой в том виде, в котором он присутствовал на довоенных императорских смотрах в Кронштадте и Киле, то есть, в прямом смысле слова, ?как на парад?.
Более того, автор сознательно, на наш взгляд, допустил еще одну неточность в изображении корабля, почти полностью ?вызолотив? его трубы и оставив лишь небольшую черную кайму в верхней части. На самом деле двухколенчатые трубы ?Варяга? и строившегося с ним на одной верфи эскадренного броненосца ?Ретвизан? были окрашены более равномерно: верхнее колено ? черное, а нижнее ? желтое. В результате трубы ?Варяга? наряду с воздухозаборниками вентиляторов, носовым украшением и стволами орудий (также выкрашенными в черный цвет) ?засверкали?, в полной мере соответствуя словам из текста Е. М. Студенской. Другими словами, мы хотим сказать, что если В. В. Игнациус написал свою акварель (она датирована 1904 г.) не под прямым впечатлением от данного стихотворения, то, по крайней мере, в момент ее создания им владели аналогичные чувства, которые он смог отразить несколькими штрихами кисти.
Во-вторых, представляет интерес заложенная в рассматриваемой песне о ?Варяге? логическая конструкция исторической интерпретации русско-японской войны, которая благодаря песенной форме ее выражения оказалась способна сыграть роль основы культурной памяти об этом событии. Эта конструкция достаточно точно совпадает с версией, озвученной и активно распространявшейся с начала войны официальной пропагандой. На наш взгляд, можно выделить следующие ее элементы:
? бой ?Варяга?, как и других русских кораблей и частей сухопутной армии (другими словами вся русско-японская война),? это сражение с вероломным и превосходящим по силе противником;
? в этом сражении русские воины показали себя истинными храбрецами, способными совершать подвиги, достойные лучших боевых традиций своих предков;
? да, ?Варяг? погиб (война проиграна), но это поражение сродни победе, так как служит залогом скорого возрождения русского флота, армии и всей России, а также предвестником ее будущих побед.
Таким образом, для данной модели восприятия русско-японской войны характерны два основных момента: апелляция к героическому опыту прошлого с целью положительного соотнесения его с настоящими событиями, с одной стороны, и ориентация общественного сознания на боевые успехи в будущем, с другой. Благодаря концентрации внимания на этих двух, не связанных непосредственно с происходящими событиями аспектах, печальное настоящее несколько отступало на второй план, превращаясь в слабо определенное звено логической конструкции данного образа. Наиболее же четкой его составляющей являлись факты патриотических подвигов, совершенные русскими воинами на полях сражений. Не случайно героическая нагрузка песни возрастала от варианта к варианту. Так, в одном из текстов ?Варяга?, созданном не позднее 1910 г., существенное изменение претерпела третья строфа, образующая третий куплет песни, приняв следующий вид:
Из пристани верной мы в битву идем
Навстречу грозящего ада,
За родину в море открытом умрем,
Где ждет нас бессмертья награда!
Как можно заметить, замена двух строк в корне изменила смысл стихотворения. Если ранее в нем говорилось о решении принять неравный бой, чтобы отстоять в нем честь родины даже ценой собственной жизни, то теперь мотивация поступка видится, прежде всего, в обретении бессмертия. Причем уверенность в получении этой ?награды? появляется у героев еще до начала сражения. Что же лежит в основе такой уверенности? На наш взгляд, это ни что иное, как решение (а не готовность, как в предыдущем случае) умереть. Корабль на этот раз идет не драться, а погибнуть, и его гибель является, таким образом, гарантией и непременным условием обретения славы. В этом случае иное прочтение может иметь и призыв, содержащийся в предпоследней строфе (?В кипящее море под нами!?), продолжая уже, по сути, суицидальную идею, заложенную в третьей строфе. Характерно, что в некоторых песенных сборниках стихотворение Е. М. Студенской ?Памяти ?Варяга?? имеет название ?Гибель ?Варяга?? (9).
Данная корректировка третьей строфы привела к исчезновению из нее определения противника, которое переместилось в следующую строфу, потеряв при этом всякую конкретику. В результате ?Варяг? становится ?мишенью коварных врагов?(10). Таким образом, история одного из первых сражений русско-японской войны еще более абстрагируется и стремится превратиться в мифический символ, готовый к использованию в сюжетах, не относящихся непосредственно к событиям 1904?1905 гг., но имеющих с ними некую идейную или содержательную связь. Наибольший потенциал этот все более отрывающийся от реальной действительности миф таит не столько для исторической идентификации личности, сколько (при использовании его) для мобилизации общественных усилий в настоящем и будущем и потому может представлять особый интерес для пропагандистской машины.
С началом русско-японской войны родилась еще одна песня о ?Варяге?, по первым строкам текста известная как ?Плещут холодные волны?. Несмотря на то, что на написание стихов их автора ? Я. Репнинского ? скорее всего, вдохновила та же газетная информация о событиях на Дальнем Востоке, что и Р. Грейнца, содержание и смысловая нагрузка этих произведений кардинально отличаются друг от друга(11). Прежде всего, для Я. Репнинского характерно более внимательное отношение к фактическому материалу. По справедливому замечанию Ю. Бирюкова, он, ?опираясь на скупые сведения, опубликованные к тому времени в печати, воспроизвел в стихотворении основные детали неравного боя ?Варяга? и ?Kорейца? с японской эскадрой?(12). Действительно, по сравнению с произведением Р. Грейнца, текст песни ?Плещут холодные волны? изобилует подробностями этого эпизода русско-японской войны. В них, например, точно указано место события ? Желтое море, омывающее западное побережье Кореи с портом Чемульпо, из которого пытались вырваться блокированные японской эскадрой русские корабли. При этом наряду с ?Варягом? мы находим здесь упоминание и о его верном спутнике в этом морском сражении ? канонерской лодке ?Кореец?.
?Варяг? по праву назван в песне ?гордым красавцем?. Он отклонил предложение противника сдаться и вышел на бой с ?неравной силой?. Не случайно и использованные автором эпитета ?красавец?. По признанию современников и оценкам специалистов, ?Варяг?, построенный по заказу русского правительства американской фирмой ?Крамп? в Филадельфии (США), считался одним из красивейших кораблей русского флота.
Использование для характеристики противника словосочетания ?неравная сила? и ?морские великаны? обращают внимание на тот факт, что японские суда имели над ?Варягом? и ?Корейцем? не только численное, но и качественное превосходство(13).
Песня лаконично (и вместе с тем достоверно) воспроизводит этапы и основные подробности самого сражения. В целом оно рисуется довольно скоротечным (бой длился около часа). При этом ?Варяг? более активен в первой фазе боя. Затем, по мере того как его артиллерия начинает выходить из строя (?реже с ?Варяга? несется ворогу грозный ответ??) и огонь противника становится более интенсивным (?с вражьих морских великанов выстрелы чаще гремят?), исход боя становится очевидным.
Автору фактически удалось отразить и такие подробности сражения, как уничтожение расположенных на боевых марсах обеих дальномерных станций ?Варяга?, а также повреждение его такелажа (?сбита высокая мачта?). Он также зафиксировал получение им многочисленных пробоин в корпусе (?броня пробита на нем?), среди которых была и роковая подводная пробоина по левому борту, результатом чего стало быстрое поступление воды внутрь крейсера.
Были отмечены такие моменты, как шквальная стрельба скорострельных орудий сразу нескольких японских кораблей, от которых ?пенится море?, а попадания вызывают возгорания. Поэтому команда ?Варяга? вынуждена одновременно бороться как с пожарами (?огнем?), так и с поступающей внутрь корпуса забортной водой (?морем?).
Не осталась без внимания и такая подробность, как гибель ?Варяга? в результате затопления и ?Корейца? в результате взрыва.
Специалисты отмечают высокий художественный уровень стихов Я. Репнинского. ?Он удивительно органично ввел в ткань повествования яркий, запоминающийся образ встревоженно мечущихся белых морских чаек?,? пишет о последнем Ю. Бирюков(14). Он также отмечает особый эмоциональный заряд, заключенный в этом неповторимом образе, но не оговаривает, в чем он заключается. Однако это чрезвычайно важно, так как в этом, на наш взгляд, содержится еще одно принципиальное отличие песни ?Плещут холодные волны? от ?Варяга?.
Оно состоит в том, что гибель русских кораблей рассматривается, прежде всего, как подлинная трагедия, невосполнимая утрата. Об этом и свидетельствуют крики чаек, в которых, по преданию, переселяются души погибших моряков (?миру всему передайте чайки печальную весть?). Драматизм ситуации усиливает отсутствие серьезных оправдательных мотивов поражения. ?Варяг? не дрогнул перед лицом превосходящего противника. Он исполнил требование устава и не запятнал чести страны (?в битве врагу мы не сдались ? пали за русскую честь?). Но как могло случиться, что русские корабли оказались в столь безвыходном положении, и в чем заключается тактическая, стратегическая или политическая польза от этой потери? Ответа на эти вопросы нет, и гибель моряков вдали от родных берегов выглядит не вполне оправданной. Поэтому и стихотворение, и созвучная ему народная мелодия наполнены скорбью, и о ней возвещают чайки (?крики их полны тоской??).
Таким образом, ?Плещут холодные волны? воспевают не героизм, а драматизм происходящих событий, которые рисуются не как неожиданная возможность добыть славу, а скорее как вынужденная необходимость исполнить свой воинский долг и защитить свою честь и честь родины в далеком чужом краю. В целом для данной модели восприятия образа русско-японской войны характерны подробное и точное воспроизведение фактов, которые не скрываются, поскольку проигравшие не чувствуют за собой вины ? они выполнили свой долг до конца и совесть их чиста. Это позволяет ощутить подлинные масштабы катастрофы, настолько серьезной, что ее результаты воспринимаются как очевидное поражение, а не как пролог перед будущими победами. Отсюда и соответствующий эмоциональный фон данного образа, в основе которого лежит щемящая тоска по жертвам этой войны ? жертвам во многом неоправданным и даже бессмысленным, так как сохраненная честь без каких-либо ощутимых последствий является недостаточным объяснением их целесообразности.
Обе обозначенные модели восприятия в общественном сознании образа русско-японской войны имели продолжение и в других художественных, в том числе и музыкальных, произведениях. Так, например, продолжением линии, направленной на развитие его ?героической? версии, концентрирующей внимание на наиболее ярких эпизодах в целом неудачной кампании, стало создание мифа о миноносце ?Стерегущий?, погибшем в бою с превосходящими силами противника 26 февраля 1904 г. Конструкция, содержание и последующая реализация этого мифа идентичны мифу о ?Варяге? и ?Корейце?. Миноносец погиб в неравном бою с отрядом из четырех японских истребителей, возвращаясь после боевого задания в Порт-Артур. Как и ?Варяг?, ?Стерегущий? сражался до последней возможности, пока не исчерпал все свои боевые ресурсы(15). Только после этого японцы высадились на палубу исковерканного русского судна и попытались взять его на буксир в качестве военного трофея. Когда это не удалось, они покинули полуразрушенный корабль, и он затонул еще до подхода помощи, посланной из Порт-Артура. При этом до сих пор неизвестно, на чем основана и кто автор появившейся в печати информации о том, что ?Стерегущий? не затонул, а был сознательно затоплен двумя оставшимися в живых членами экипажа, погибшими вместе с кораблем. В память об этом событии было создано немало произведений искусства, наиболее известным среди которых является памятник ?Стерегущему? К. В. Изенберга в Санкт-Петербурге, на котором изображены два безымянных героя. На сегодняшний день легендарность этой истории является доказанной. Впрочем, об этом стало известно еще до момента открытия памятника, однако было принято решение не афишировать эту информацию, так как миф о ?Стерегущем? уже прочно укоренился в массовом общественном сознании. Он нашел отражение и в посвященной этому подвигу песне ?Помилуй нас, Бог Всемогущий?. По своему содержанию и эмоциональному настрою она во многом совпадает с ?Варягом? на стихи Е. М. Студенской. Разница заключается в том, что в одном случае это марш, а во втором ? медленная проникновенная песня, написанная в форме молитвы. Песня о ?Стерегущем? превосходит ?Варяг? уровнем драматичности. В ней дважды подчеркивается гибель русских моряков ?вдали от родимой земли?. Она также содержит образ чаек, которые ?кружатся с предсмертной тоской?. В то же время, пессимистическому началу песни противопоставляется оптимистический конец, и он, безусловно, преобладает. Так, например, призыв командира к самопожертвованию созвучен ?варяжскому? своим героическим презрением к смерти и ее четкой осмысленности: ??Умремте ж и мы за царя!?. И экипаж принимает гибель ?без ропота, даже без стона?. Чайки призваны пропеть ему ?Вечную память?, но это последняя грустная нота в песне. Ее финал и общая оценка произошедшего предельно оптимистичны и направлены в будущее: ?В том сила России грядущей??.
Упомянутая выше песня ?Плещут холодные волны? также нашла свое продолжение в целом ряде замечательных музыкальных произведений. Среди них ? вальс участника обороны Порт-Артура капельмейстера 26-го Восточно-Сибирского полка Е. М. Дрейзина ?Березка?. Написанный в плену, где автор находился после падения крепости, вальс передает глубокую тоску по родине человека, томящегося в неволе в чужой враждебной стране.
Еще одним бессмертным продолжением стал вальс военного капельмейстера 214-го Мокшанского полка И. А. Шатрова ?На сопках Манчжурии?, в котором оплакиваются многочисленные жертвы русско-японской войны. Текст вальса, автором которого является С. Г. Петров, рисует картину огромных потерь, понесенных русской армией. Слова ?белеют кресты?, в сочетании с первоначальным названием произведения ?Мокшанский полк на сопках Манчжурии? наводят на мысль о том, что весь полк покоится в этих могилах на чужой земле (?пусть гаолян вам навевает сны?). Солдаты умерли как герои, но их гибель не приносит удовлетворения. Наоборот, вальс пронизан скорбью, которая носит не только семейный (?плачет мать родная, плачет молодая жена?), но и общенациональный (?плачут все как один человек?) характер.
Песня ?Раскинулось море широко? имеет богатую предысторию, но, как отмечает Ю. Бирюков, именно в период русско-японской войны она получила ?всенародное распространение наряду с ?Варягом??(16). Он также считает, что эти две песни являются ?интонационно родственными?. На наш взгляд, это не так. В песне ?Раскинулось море широко? очень точно передаются настроения и трудности одного из главных эпизодов русско-японской войны ? перехода из Балтийского моря на Дальний Восток 2-й Тихоокеанской эскадры под командованием вице-адмирала З. П. Рожественского. Значительную часть пути эскадре пришлось проделать в южных широтах в нестерпимую жару. К тому же, З. П. Рожественский, спешивший на помощь запертой в Порт-Артуре 1-й Тихоокеанской эскадре, не мог позволить себе продолжительный отдых. В результате переход осуществлялся в тяжелейших условиях. Особенно большая нагрузка выпала на долю ?трюмных? членов экипажей кораблей: механиков, кочегаров и машинистов. Многие, в том числе и офицеры, не выдерживали трудностей и, по воспоминаниям участников похода, на эскадре вскоре привыкли к проводам умерших, которых, в соответствии с морской традицией, хоронили тут же ? в море. ?На эскадре частенько бывают похороны?,? писал в своем дневнике старший судовой врач крейсера ?Аврора? В.С. Кравченко.? Похороны сопровождаются известным церемониалом. Свищут ?всех наверх?; офицеры и команда выстраиваются во фронт. От госпитального судна ?Орел? отделяется и медленно идет траурный миноносец. На юте у него лежит зашитый в парусину покойник, убранный зеленью и цветами. Миноносец идет через эскадру, вдоль фронта судов, идет надрывающие душу медленно. С него доносится похоронное пение, а на судах по мере приближения начинают играть ?Коль славен?. Миноносец выходит в море, скрывается вдали; слышен одиночный пушечный выстрел ? тело предано воде. Печальный церемониал заметно действует на всех. Человек до 18 уже похоронено таким образом?(17). Эти дневниковые строки удивительно близко перекликаются со строками песни ?Раскинулось море широко?:

К ногам привязали ему колосник,
И койкою труп обернули.
Пришел корабельный священник-старик,
И слезы у многих сверкнули.

Доску приподняли дрожащей рукой,
И в саване тело скользнуло,
В пучине глубокой, безвестной, морской
Навеки, плеснув, утонуло.

Личный состав эскадры испытывал не только физические трудности, но и психологические страдания. По воспоминаниям свидетелей, настроение в кубриках и особенно кают-компаниях было очень тяжелым (?не слышно на палубе песен?). Многие не верили в успех предстоящего сражения и своей главной задачей ставили по возможности дороже отдать свои жизни. Эти настроения также передает песня (?напрасно старушка ждет сына домой?). Таким образом, песни ?Варяг? и ?Раскинулось море широко? отражают разные эпизоды, имеют отличные содержательную наполненность и эмоциональную нагрузку, что заставляет их отнести и к двум различным образам русско-японской войны, обозначенным выше.
К рассматриваемой группе, без сомнения, относится и народная песня ?Не вейтеся, чайки, над морем?. Она имеет массу вариантов, но Ю. Бирюков уверенно связывает ее создание с периодом именно русско-японской войны. Он также отмечает, что данная песня ?чем-то сродни? песне ?Плещут холодные волны? и в первую очередь ? повторяющимся в них образом белых чаек(18). В свою очередь, обратим внимание и на общий эмоциональный настрой этих песен. Чайки используются в них в качестве вестников беды: ?Не вейтеся, чайки, над морем? Снесите печальную весть?(19). Таким образом, и здесь в качестве лейтмотива выступает трагическая развязка рассматриваемого события: в одном случае ? гибель в неравном бою в чужом Желтом море русских кораблей, в другом ? гибель одной из пехотных частей среди сопок и болот в далекой Манчжурии.
Возникает справедливый вопрос о соотношении двух рассмотренных моделей образов русско-японской войны в общественном сознании. Прежде всего, рассмотренные произведения дают основание говорить об их параллельном, самостоятельном существовании. Распределение же музыкальных произведений из нашей произвольной выборки наиболее известных песен, посвященных русско-японской войне, позволяют предположить, что в начале XX в. более популярной являлась не ?героическая?, а ?трагедийная? версия событий 1904?1905 гг. Такой результат мы можем попытаться объяснить следующим образом. Носителями первой версии, скорее всего, были слои, в наименьшей степени связанные с войной. Эти слои, к которым, в частности, относились представители официальных структур и интеллигенции, по своей численности значительно уступали представителям военной профессии и тем социальным группам, которые являлись основным источником комплектования вооруженных сил ? крестьянству и рабочим. Именно они со всей силой ощутили на себе все тяготы и последствия этой кампании.
В качестве примера обратимся на сей раз к литературному произведению, а именно к одному из неопубликованных рассказов лейтенанта флота А. Н. Щеглова. Автор никогда не участвовал в боевых действиях, но всегда очень близко воспринимал боль и страдания, выпавшие на долю других. Особенные переживания вызвали у него гибель флота и поражение сухопутной армии во время русско-японской войны. В рассказе ?Две тайны? А. Н. Щеглов, предвосхитив свое время, обратил внимание на социальные последствия войны и, в частности, на то, какое воздействие современные боевые условия оказывают на психологическое состояние личности. Сюжет рассказа довольно прост. Главный герой, совершая морской рейс из Константинополя в Одессу, наблюдает на пароходе за парой немолодых уже людей, манеры которых выдают в них представителей ?хорошего общества?. Он смотрит на них и видит идиллию, отношения взаимной любви, доверия, преданности как проявление некоего таинства, тайны, дарованной человеку богом. Одновременно он обращает внимание на военный оркестр отличившегося под Мукденом Модлинского пехотного полка во главе с седым, украшенным орденами капитаном, который на протяжении всего плавания играет различные музыкальные произведения. По прибытии в Одессу он узнает, что заинтересовавшая его пара ? родители, потерявшие взрослого сына, который умер в Каире от чахотки и тело которого находится на этом же пароходе. При этом оркестр, даже во время траурной церемонии, продолжает играть громкую музыку, поскольку капитан-начальник оркестра не пожелал хотя бы некоторое время помолчать. ?Возмущенный этим жестокосердным поступком,? повествует главный герой рассказа,? в сознании своего полного бессилия я мог лишь подойти к бедной женщине и, молча, поцеловать ее руку и низко поклониться ее мужу. Осведомленные теперь пассажиры спешили также выразить им сочувствие. Но больше всех возмущались пассажиры иностранцы, они с изумлением смотрели на этого ужасного, загадочного для них русского варвара, на этого безжалостного офицера, который тут же стоял поодаль, мрачно в даль устремив свои взоры, как бы про себя храня какую-то тайну. Он словно не замечал нас, его окружающих, он не замечал горе этой матери; что для него, поседевшего в боях, были слезы этой матери, этой одной матери, когда в ушах его еще слышались рыдания сотни тысяч матерей, оплакивающих своих сынов бесцельно погибших на полях далекой Манчжурии?(20). Так закончил А. Н. Щеглов свой рассказ(21).
Что касается первого ?героического? образа русско-японской войны, представленного в произведениях о ?Варяге? и ?Стерегущем?, то он, на наш взгляд, постепенно все более отрывается от реалий 1904?1905 гг., превращаясь в некий универсальный патриотический символ, способный найти применение в различных исторических ситуациях.
В советский период продолжали быть востребованными и ?трагическая?, и ?героическая? модели, однако утилизация их осуществлялась весьма своеобразным образом. Наглядным примером может служить фильм ?Крейсер ?Варяг?? режиссера В. Эйсымонта, снятый на киностудии им. М. Горького (версия 1963 г.). В его музыкальном оформлении композиторы Н. Крюков и Г. Теплицкий задействовали обе известные нам песни, посвященные легендарному крейсеру. При этом, если на протяжении всего фильма, воссоздающего обстоятельства, в результате которых ?Варяг? и ?Кореец? вынуждены были принять неравный бой, и на начальном этапе сражения в качестве основной музыкальной темы звучат ?Плещут холодные волны?, то трагический финал гибели русских кораблей скрашен бодрой маршевой мелодией ?Варяга? на стихи Е. М. Студенской. Таким образом, основной идеей фильма является эволюция его сюжетной линии от тревожного и пессимистического начала к оптимистическому, хотя и трагическому концу. Другими словами, история боя при Чемульпо трактуется создателями фильма как ?оптимистическая трагедия? ? шаблон достаточно распространенный в советском искусстве, включая кино, литературу, изобразительный жанр и музыку. Это подтверждает и конструкция речи, с которой (по сценарию Г. Гребнера) обращается к экипажу крейсера его командир В. Ф. Руднев. Ее начало содержит призыв ?как можно дороже отдать наши русские жизни и нанести противнику самый тяжкий урон?. Затем подчеркивается, что ?так умереть, как мы умрем под этим (Андреевским.? Д. С.) флагом ? это значит не умереть никогда?. И, наконец, завершается речь словами: ?В бой, к победе и славе! Ура!?.
Подобное сочетание двух разнородных подходов к интерпретации событий 1904?1905 гг. оказалось возможным в контексте новой идеологической базы и соответствующей ей историографической традиции, стержнем которой стала известная ленинская цитата: ?Не русский народ, а русское самодержавие начало эту колониальную войну, превратившуюся в войну старого и нового буржуазного мира. Не русский народ, а самодержавие пришло к позорному поражению. Русский народ выиграл от поражения самодержавия?(22). Классовый подход заставил поставить вопрос о виновнике поражения, что привело к противопоставлению классово чуждого офицерского состава русской армии нижним чинам, комплектуемым представителями трудящихся масс. С ним мы, в частности, сталкиваемся в произведениях А. С. Новикова-Прибоя и А. Н. Степанова(23). Данный подход способствовал также и изменению смысловой нагрузки некоторых, созданных ранее, музыкальных произведений, посвященных русско-японской войне. Например, это относится к песне ?Раскинулось море широко?. С подачи Л. О. Утесова она становится символом ?трудной доли матроса? дореволюционного флота.
Вместе с тем, мы не стали бы утверждать, что предпринятая попытка синтезировать или, по крайней мере, логично соединить два имеющихся образа русско-японской войны, удалась в полной мере. Для доказательства воспользуемся отрывком из романа советского писателя-фантаста И. А. Ефремова ?Лезвие бритвы?. В одном из диалогов его герои высказывают мысли о том, что ?не любят люди псевдорабочих песенок с мелкими чувствами, якобы свойственными рабочему классу?, песен ?с бодрым криком, разухабистой ритмикой, тем, что называют веселыми песнями?, так как ?эти песенки не совпадают с русским характером?. Для последнего же свойственны песни, которые бы ?соответствовали спокойствию и терпеливости народа, давая в грустных напевах нужную психологическую разрядку?. Герои также задаются вопросом: ??Кому нужно искажать древние народные песни, придавая им бодрый конец?...?. И сами же объясняют это явление наследием недавнего прошлого (роман написан в конце 60 ? начале 70-х гг.), ?когда никакой печали не позволялось?. В качестве примера такой подлинно народной, ?грустной и утешительной для трудных минут? песни, плохо укладывающейся в рамки существовавших идейных ориентиров, один из героев называет песню о ?Варяге? на стихи Я. Репнинского. ?Вы будете смеяться, если я скажу, что это ?Варяг?. Но не та, где якоря поднимают, а та, где плещут холодные волны?,? говорит он(24).
Далее он признается, что любовь к этой песне возникла у него на основе не эстетических пристрастий, а в связи с искренним интересом к событиям 1904?1905 гг. Интерес этот зародился еще в детстве под впечатлением материалов дореволюционного журнала ?Нива?. ?Интерес к действиям нашего флота в японскую войну,? поясняет молодой человек,? живет во мне до сих пор, а примеры изумительного героизма наших людей в безнадежных боях психологически поддерживают меня в трудные минуты?(25).
Эти строки из советского приключенческого романа являются, на наш взгляд, косвенным свидетельством того, какая из двух обозначившихся уже в самом начале русско-японской войны моделей ее образного восприятия являлась преобладающей в дореволюционной российской культуре и почему. Журнал ?Нива? был одним из наиболее популярных литературно-информационных изданий в России начала XX в. Наряду с художественными произведениями, он также знакомил читателя с важнейшими общественными и политическими событиями. Журнал был богато иллюстрирован рисунками и фотографиями. На его страницах можно было найти и публикации важных государственных документов. С самого начала войны с Японией ?Нива? подробно освещала ее ход, используя для этого и информацию собственных корреспондентов непосредственно с места событий. Не случайно даже впоследствии подшивки ?Нивы? были способны заинтересовать читателя качественной информацией по каждому событию. В результате многочисленные героические и вместе с тем фатально безнадежные боевые эпизоды сливались в общую драматическую, а не героическую картину этой войны, наиболее яркой иллюстрацией которой являлись регулярно публиковавшиеся на страницах журнала фотосписки невосполнимых потерь русской армии. Оптимизма этой скорбной галерее оказывались не в силах придать даже такие эмоционально сильные музыкальные произведения, как ?Варяг? на стихи Е. М. Студенской.
Роман И. А. Ефремова свидетельствует также и о том, что несмотря на попытку утилизации в советский период обоих образов русско-японской войны в рамках единой идеологической схемы на базе классовой теории, они продолжали сохранять самодостаточность. Оригинальность, основанная на изначальной логической законченности рассмотренных образов, предоставляла возможность для их дальнейшего самостоятельного существования. Это продемонстрировал в своих произведениях В. С. Пикуль(26). В его трактовке русско-японская война вновь оказывается лишенной какого-либо оптимизма, а все сюжетные линии завершаются драматически.
Таким образом, мы можем говорить о существовании в культурной памяти русского общества двух принципиально отличных образов русско-японской войны. Формирование одного из них осуществлялось при поддержке и непосредственном участии официальной пропаганды на основе официально признаваемых символов. В основе его лежала героизация наиболее ярких эпизодов воинского самопожертвования, которые за счет мощнейшего психологического впечатления отодвигали на второй план практические (тактические, стратегические) результаты этих подвигов, с точки зрения которых последние могут быть квалифицированы не иначе, как военные неудачи. Собранные воедино, подобные эпизоды должны были осуществлять преемственную связь с героическими традициями прошлого, вызывать у современников и потомков чувство гордости, желание отомстить и стремление быть достойными хранителями и продолжателями славы предков.
Создателями и носителями второго образа были, прежде всего, непосредственные участники боевых действий. Но с учетом новых принципов комплектования армии и принимая во внимание масштабы кампании 1904?1905 гг., его приверженцами фактически являлись самые широкие слои населения. Неслучайно в центре их внимания находятся цена войны, оплаченная обществом и, конечно же, ее итоговые результаты. Исходя из этих критериев, русско-японская война воспринималась как подлинная трагедия вследствие неясности ее целей и потому бессмысленных многочисленных жертв.
Актуальность и живучесть данного образа определялась, на наш взгляд, несколькими факторами. Во-первых, это сильный эмоциональный заряд, вызванный тем потрясением, которое испытало общество в ходе этой кампании ?переходного? периода, когда оно впервые столкнулось с реалиями войны нового XX столетия.
Во-вторых, это дезориентация общества относительно причин понесенного поражения. Если каждый честно и до конца выполнил свой долг (а это не вызывает сомнения, и понесенные потери тому подтверждение), тогда почему неудача? Ответ на этот вопрос оставался открытым. Поиск его заставлял вновь обращаться к вопросу ?а все ли ты сделал для победы??, уходить в себя, что еще более усиливало пессимистическое настроение. Открытость проблемы русско-японской войны, присутствовавшая в трагедийной модели ее восприятия, делали ее более содержательной и адекватной с точки зрения господствовавших массовых настроений. Другими словами, этот образ русско-японской войны оказался в большей степени востребованным в обществе.
Если рассматривать исторический образ как результат взаимодействия двух уровней интерпретации ? официального (?сверху?) и общественного (?снизу?) ? то наличие двух разнородных образов одного события, возможно, объяснить, с одной стороны, тем, что оба вектора по каким-то причинам прошли в стороне друг от друга, а с другой ? неоднородным воздействием рассматриваемого события на различные слои населения и, соответственно, неоднородностью культурной памяти об этом событии. Свидетельством этому может служить тот факт, что попытки оперировать обеими моделями при создании нового образа русско-японской войны не привели к их органичному синтезу. Элементы этой новой конструкции продолжали сохранять необходимый потенциал для того, чтобы самостоятельно формировать законченное представление об отражаемом событии. Это сделало возможным дальнейшую, а точнее, обратную эволюцию образа русско-японской войны на современном этапе.

ПРИЛОЖЕНИЯ (27)

Памяти ?Варяга?
(Р. Грейнц)
Auf Deck, Kameraden, all auf Deck!
Heraus zur letzten Parade!
Der stolze ?Warjag? ergibt sich nicht,
Wir brauchen keine Gnade!

An den Masten die bunten Wimpel empor,
Die klirrenden Anker gelichtet,
In stuеrmischer Eil zum Gefechte klar
Die blanken Geschuetze gerichtet!

Aus dem sichern Hafen hinaus in die See,
Fuers Vaterland zu sterben ?
Dort lauern gelben Teufel auf uns
und speien Tod und Verderben!
Er droеhnt und kracht und donnert und zischt,
da trifft es uns zur Stelle;
Es ward der ?Warjag?, das treue Schiff,
Zu einer brennenden Hoelle!

Rings zuckende Leiber und grauser Tod ,
Ein Aechezn, Rotcheln und Stoehnen ?
Die Flammen flattern um unsern Schiff
Wie feuriger rosse Maehnen!

Lebt wohl, Kameraden, lebt wohl, hurra!
Hinab in die gurgelnde Tiefe!
Wer haette es gestern noch gedacht,
Dass er heut` schon da drunten schliefe!

Keine Zeichen, keine Kreuz wird, wo wir ruh`n
Fern von der Heimat, melden ?
doch das rauschet auf ewig von uns,
vom ?Warjag? und seinen Helden!


Памяти ?Варяга?
(Е. М. Студенская)
Наверх вы, товарищи! Все по местам!
Последний парад наступает!
Врагу не сдается наш гордый ?Варяг?.
Пощады никто не желает!

Все вымпелы вьются и цепи гремят,
Наверх якоря поднимая,
Готовятся к бою орудий ряды,
На солнце зловеще сверкая.

Из пристани верной мы в битву идем,
Навстречу грозящей нам смерти,
За родину в море открытом умрем,
Где ждут желтолицые черти!

Свистит и гремит и грохочет кругом,
Гром пушек, шипенье снаряда,?
И стал наш бесстрашный, наш верный ?Варяг?
Подобьем кромешного ада!


В предсмертных мученьях трепещут тела,
Вкруг грохот и дым и стенанья,
И судно охвачено морем огня,?
Настала минута прощанья.

Прощайте, товарищи! С Богом, ура!
В кипящее море под нами!
Не думали мы еще с вами вчера,
Что нынче умрем под волнами!

Не скажут ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы русского флага,
Лишь волны морские прославят вовек
Геройскую гибель ?Варяга?!


?Помилуй нас, Бог Всемогущий??
(Гибель ?Стерегущего?)

Помилуй, нас, Бог Всемогущий,
И нашей молитве внемли.
Как истребитель погиб ?Стерегущий?
Вдали от родимой земли.

Командир прокричал: ?Ну, ребята!
Для вас не взойдет уж заря.
Героями Русь ведь богата,
Умремте ж и мы за Царя!?

И в миг отворили кингстоны,
И в бездну морскую ушли,
Без ропота, даже без стона.
Вдали он родимой земли.

И чайки туда прилетели:
Кружатся с предсмертной тоской.
И ?Вечную память? пропели
Героям в пучине морской.

В том сила России грядущей:
Герои бессмертны у ней.
Так миноносец живет ?Стерегущий?
В сердцах всех российских людей.


?Варяг?
(Я. Репнинский)

Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской?
Носятся чайки над морем,
Крики их полны тоской?

Мечутся белые чайки,
Что-то встревожило их,?
Чу!.. загремели раскаты
Взрывов далеких, глухих.

Там, среди шумного моря,
Вьется Андреевский стяг,?
Бьется с неравною силой
Гордый красавец ?Варяг?.

Сбита высокая мачта,
Броня пробита на нем,
Борется стойко команда
С морем, врагом и огнем.

Пенится Желтое море,
Волны сердито шумят;
С вражьих морских великанов
Выстрелы чаще гремят.

Реже с ?Варяга? несется
Ворогу грозный ответ?
?Чайки! снесите отчизне
Русских героев привет?

Миру всему передайте,
Чайки, печальную весть:
В битве врагу мы не сдались ?
Пали за русскую честь!..

Мы пред врагом не спустили
Славный Андреевский флаг,
Нет! мы взорвали ?Корейца?,
Нами потоплен ?Варяг?!?

Видели белые чайки ?
Скрылся в волнах богатырь,
Смолкли раскаты орудий,
Стихла далекая ширь?

Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской,
Чайки на запад несутся,
Крики их полны тоской?

?На сопках Манчжурии?
Тихо вокруг, сопки покрыты мглой?
Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой.
Белеют кресты ? это герои спят.
Прошлого тени кружат давно,
О жертвах боев твердят.
Тихо вокруг, ветер туман унес,
На сопках Манчжурии воины спят
И русских не слышат слез.
Плачет, плачет мать родная,
Плачет молодая жена,
Плачут все, как один человек,
Злой рок и судьбу кляня!..
Пусть гаолян вам навевает сны,
Спите герои русской земли,
Отчизны родной сыны.
Вы пали за Русь, погибли вы за Отчизну,
Поверьте, мы за вас отомстим
И справим кровавую тризну!


Не вейтеся, чайки, над морем?

Не вейтеся, чайки, над морем,
Вам негде, бедняжечкам, сесть.
Летите в Сибирь, край далекий,
Снесите печальную весть.

Стоим мы в лесах, во лесочках,
Где сопки, болота кругом,
И ждем мы жестокую схватку
С манчжурским коварным врагом.

Патроны у нас на исходе,
Снаряды все вышли давно.
Нам помощи ждать неоткуда
И здесь умереть суждено.

Вы видите, белые чайки,
Подходит наш час роковой,
Но мы переходим в атаку,
В последний наш бой штыковой.

Мы в плен не сдадимся живыми,
Врага победим, иль умрем.
Вы, братья, за нас отомстите,
Покончив с проклятым врагом.

Не вейтеся, чайки, над морем,
Вам негде, бедняжечкам, сесть.
Летите в Сибирь, край далекий,
Снесите печальную весть.


Раскинулось море широко?


Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали?
Товарищ, мы едем далеко,
Подальше от нашей земли.

Не слышно на палубе песен,
И Красное море шумит,
А берег суровый и тесен,?
Как вспомнишь, так сердце болит.

На баке уж восемь пробило,?
Товарища надо сменить.
По трапу едва он спустился,
Механик кричит: ?Шевелись!?

?Товарищ, я вахты не в силах стоять,?
Сказал кочегар кочегару,?
Огни в моих топках совсем прогорят,
В котлах не сдержать мне уж пару.

Пойди, заяви ты, что я заболел
И вахту, не кончив, бросаю.
Весь потом истек, от жары изнемог,
Работать нет сил ? умираю?.

Товарищ ушел? Он лопатку схватил,
Собравши последние силы,
Дверь топки привычным толчком отворил,
И пламя его озарило:

Лицо его, плечи, открытую грудь
И пот, с них струившийся градом.
О, если бы мог кто туда заглянуть,
Назвал кочегарку бы адом!

А он, извиваясь под жарким огнем,
Лопатой бросал ловко уголь.
Внизу было мрачно ? луч солнца и днем
Не может проникнуть в тот угол.

Окончив кидать, он напился воды ?
Воды опресненной, не чистой.
С лица его падал пот, сажи следы.
Услышал он речь машиниста:

?Ты, вахты не кончив, не смеешь бросать,
Механик тобой не доволен.
Ты к доктору должен пойти и сказать,?
Лекарство он даст, если болен?.

На палубу вышел, сознанья уж нет,
В глазах его все помутнилось,
Увидел на миг ослепительный свет,
Упал. Сердце больше не билось?

К нему подбежали с холодной водой,
Стараясь привесть его в чувство,
Но доктор сказал, покачав головой:
?Бессильно здесь наше искусство??

Проститься с товарищем утром пришли
Матросы, друзья кочегара,
Последний подарок ему принесли ?
Колосник обгорелый и ржавый.

К ногам привязали ему колосник,
И в простыню труп обернули.
Пришел корабельный священник-старик,
И слезы у многих сверкнули.

Доску приподняли дрожащей рукой,
И в саване тело скользнуло,
В пучине глубокой, безвестной, морской
Навеки, плеснув, утонуло.

Напрасно старушка ждет сына домой.
Ей скажут, она зарыдает?
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает.

Примечания

1. Сенявская Е. С. Психология войны в XX веке. Исторический опыт России. М., 1999. С. 217.
2. Как известно, одновременно с ?Варягом? и ?Корейцем? в Порт-Артуре были атакованы и основные силы 1-й Тихоокеанской эскадры русского флота.
3. Доценко В. Д. Мифы и легенды русской морской истории. СПб., 1997. С. 91.
4. Помимо этой песни в названную тройку входит песня ?Плещут холодные волны? на стихи Я. Репнинского и вальс И. А. Шатрова ?На сопках Манчжурии?. См.: Сенявская Е. С. Указ. соч. С. 217.
5. Там же. С. 216.
6. Там же.
7. В доказательство нашей точки зрения сошлемся на тот факт, что в современных публикациях текста ?Варяга? предлог ?в? исчез из этой строчки стихотворения. В результате призыв превратился в констатацию: ?Кипящее море под нами?. См.: Песни русских поэтов. В 2 т. Л., 1988. Т. 2. С. 322.
8. См.: Доценко В. Д. Российский броненосный флот 1863?1917. СПб., 1994.
9. См.: Исторические песни. М., 2001. С. 414?415.
10. Там же.
11. Биографические данные автора стихотворения ?Плещут холодные волны? до сих пор не установлены. Существует лишь предположение, что им является служащий Государственного банка в Петербурге Я. Н. Репнинский.
12. Бирюков Ю. ?Врагу не сдается наш гордый ?Варяг??? // Родина. 1994. ? 8. С. 118.
13. Если входившие в состав японской эскадры крейсеры ?Чиода?, ?Нанива?, ?Нийтака?, ?Такачихо?, ?Акаси? находились с ?Варягом?, так сказать, ?в равных весовых категориях?, то броненосный крейсер ?Асама? по своему водоизмещению, бронированию и вооружению существенно превосходил русский крейсер. Кроме того, в состав эскадры контр-адмирала С. Уриу входили восемь миноносцев, которые еще более усиливали превосходство японской стороны.
14. Бирюков Ю. Указ. соч. С. 118.
15. После боя японцы подобрали из воды четырех раненых русских матросов; остальная команда ?Стерегущего?, включая всех офицеров, погибла. Все орудия и торпедные аппараты миноносца были выведены из строя, а сам он превращен в развалины.
16. Бирюков Ю. ?Раскинулось море широко?? // Родина. 1995. ? 3?4. С. 168.
17. Кравченко В. Г. Через три океана // Синдром Цусимы. СПб., 1997. С. 27?28.
18. См.: Бирюков Ю. ?Не вейтеся, чайки, над морем?? // Родина. 1995. ? 6. С. 89.
19. Там же.
20. РГА ВМФ, ф. 898, оп. 1, д. 29, л. 49.
21. Этот вывод подтверждается и другими косвенными данными. В частности, обращает на себя внимание сходство послевоенных судеб легендарного командира ?Варяга? В. Ф. Руднева и печально известного командующего 2-й Тихоокеанской эскадрой З. П. Рожественского. Оба они скончались в отставке еще до начала первой мировой войны: один в 1913 г., другой в 1909 г. В советских энциклопедиях и справочниках причина выхода в отставку В. Ф. Руднева объясняется его сочувствием к революционно настроенным матросам. В. Д. Доценко уверен, что его уход со службы был вызван отказом большей части его коллег признать официальную версию событий в Чемульпо. См.: Доценко В. Д. Мифы и легенды? С. 103.
22. Ленин В. И. Падение Порт-Артура // ПСС. 5-е изд. Т. 9. С. 158.
23. Степанов А. Н. Порт-Артур. Челябинск, 1959; Новиков-Прибой А. С. Цусима. М., 1986.
24. См.: Ефремов И. А. Лезвие бритвы. М., 1988. С. 564?565.
25. Там же. С. 565.
26. См.: Пикуль В. С. Крейсера. Три возраста Окини-Сан. М., 1988.
27. Приложения составлены на основе: Бирюков Ю. ?Врагу не сдается наш гордый ?Варяг??? // Родина. 1994. ? 8; Он же. ?На сопках Манчжурии? // Родина. 1995. ? 2;Он же. ?Не вейтеся, чайки, над морем?? // Родина. 1995. ? 6; Он же. ?Раскинулось море широко?? // Родина. 1995. ? 3?4; Он же. Исторические песни. М., 2001; Песни русских поэтов. В 2 т. Т. 2. Л., 1988.