Текущий проект

Челябинск 1957: знания и коммуникация о катастрофе

16.10.2014, 11:31

Лаура Сембрицки (Гейдельберг)

Среднестатистическому жителю Советского Союза - страны, где как ни в одном другом государстве инсценировались герои науки и техники, вплоть до середины 1980-х гг. были неизвестно о достижениях советского атомного проекта, его ученых, в общем, о белом архипелаге(1) атомных городов и их воздействии на человека и окружающую среду. Несмотря на то, что именно так можно упрощенно охарактеризовать состояние исследовательского ландшафта по данной теме, представляемый здесь текст, являющийся презентацией диссертационного проекта Челябинск 1957: знания и коммуникация о катастрофе, ставит в центр изучения вопрос о масштабах знания, которые, к примеру, производились, обсуждались и передавались в исследовательских институтах или среди регионального и местного населения. Исследовательский интерес нацелен на подчиненное знание, формально и функционально утраченное знание, а также знание людей (2). Знание при этом понимается как социальный и исторический феномен, который социально конструируется и в то же время оказывает обратное воздействие на общество. Тем самым, знание не является правильным или неправильным, оно не отражает правду или действительность, даже если в соответствующей исторической ситуации оно претендует на то, чтобы быть правдой(3). Формулируя кратко, в основу данной работы положено не нормативное или познавательно-теоретическое понимание или интерес к знанию.

Исторический обзор (4)
Челябинск-40, ныне Озерск, был основан в 1948 г. в рамках военно-промышленного комплекса в качестве т.н. закрытого города (далее - атомный город) и до сих пор сохраняет статус ЗАТО. Здесь на химкомбинате ?Маяк? помимо всего прочего производился оружейный плутоний для советской программы создания атомного оружия. Под катастрофой подразумевается произошедшая в 1957 г. авария, которую повлекла за собой деятельность атомной промышленности Челябинска-40, а также скрытое и кумулятивное радиоактивное заражение прилегающей территории до и после аварии.
В представленном тексте будет приведен краткий обзор трех масштабных источников заражения в регионе, затем кратко будет освещено состояние исследований и описан каталог вопросов, а также представлены первые исследовательские тезисы автора.
После ввода в действие радиохимического завода Маяк? по производству оружейного плутония в закрытом городе Челябинск-40 жидкие отходы без фильтрации сбрасывались прямо в реку Теча. Однако в 1949-51 гг. эта практика привела к заражению Течи и заболеваниям среди проживающего в деревнях по берегам реки населения. После того как на это обстоятельство было обращено внимание руководства предприятия, и информация дошла до руководящего атомными городами министерства среднего машиностроения, лишь некоторые деревни, располагавшиеся вниз по течению реки от Челябинска-40, были эвакуированы в 1955 г., значительная часть осталась вне этих мероприятий. С целью предотвращения дальнейшего распространения радиоактивных частиц в речную систему за пределами Течи для сброса атомных отходов было решено соорудить комплекс отделенных от реки каскадов. Помимо прочего для этого было использовано природное озеро Карачай. В 1967 г., когда оно высохло, радиоактивная пыль распространилась на территории 2700 кв. км.
Самая известная на сегодняшний день трагедия - это взрыв атомного мусора осенью 1957 г. В отличие от этих событий 1957 г. сброс атомных отходов в Течу и захоронение их в озере Карачай носило запланированный и систематический характер и может оцениваться в своих косвенных последствиях как катастрофа. 29 сентября 1957 г. вследствие отказа техники в охладительной и контрольной системе взорвалось подземное хранилище, наполненное жидкими атомными отходами. Около 20 млн кюри было выброшено в воздух. Как следствие ? заражение площади 3000 кв. км., на которой проживали около 270.000 человек. Здесь также дело дошло до переселений целых деревень, при этом оно растянулось на период от 10 дней до нескольких лет.
Жители зараженных областей, а также те, кто был эвакуирован и переселен, не информировались администрацией и партийными органами ни о причинах эвакуации и переселения, ни об опасностях радиоактивного заражения. Строгая секретность кумулятивного радиоактивного излучения укладывалась в логику практики существования закрытых городов (внутри военно-промышленного района) и самой Холодной войны. Однако при этом возникла парадоксальная ситуация: Запад был лучше информирован о закрытых городах и радиоактивном заражении в Челябинске-40, чем само советское общество. Последнему вплоть до 1989 г. ничего не было известно о закрытых городах, не указанных ни на одной карте. Только через 30 лет после взрыва 1957 г., во второй половине 1989 г. эта авария была подтверждена официальными органами (6). Примечательно, что первое официальное сообщение об аварии 29 августа 1957 г. МАГАТЭ (от 28 июня 1989 г.) не упоминает ни о сбросе радиоактивных отходов в реку Теча, ни о высыхании озера Карачай 1967-го г. в качестве существенной части общего и систематического загрязнения района и его природных ресурсов. Отчет в целом замалчивал масштабы радиоактивного заражения и его последствий для окружающей среды и человека (7).

Степень изученности проблемы (контуры)
Вследствие недоступности источникового материала вплоть до 1990-х гг. исследований советской атомной программы, а также экологической ситуации в Советском Союзе просто не могло существовать. С открытием архивов и публикацией министерствами релевантных цифр в начале 1990-х гг. появился целый ряд исследований, прежде всего политологического и социологического характера, целью которых было всеохватное и системно-трактующее описание экологических катастроф в Советском Союзе (8).
Исторические работы о советском атомном проекте, за исключением ранних произведений Д.Холлоуэйя, возникли также лишь в начале 1990-х гг. Холлоуэй следовал концепции истории техники и его работа ?Сталин и бомба?, опубликованная в 1994 г., до сих пор считается образцовой (9). В интересующем нас круге узкоспециализированных работ особую роль играют прежде всего русскоязычные исследования. Следует назвать публикации челябинских историков В. Новоселова, В. Толстикова и В. Кузнецова, которые рассматривают советскую программу создания атомного оружия на Урале и в частности в закрытом городе Челябинск-40 (10). Предметом исследования данных работ является, с одной стороны, закрытый город Челябинск-40, его жители и работники, размещенная в закрытом городе промышленность, с другой - возникшие в регионе вследствие радиоактивного заражения исследовательские сферы.
Компаративные анализ положен в основу новейших исследований Кейт Браун: предметом ее изучения являются производящий плутоний город США Хэнфорд и Челябинск-40. В контексте Холодной войны, но все же в постоянной взаимосвязи друг с другом, рассматривается строительство двух городов, профессиональную деятельность их жителей и ее влияние на здоровье людей, исходящее от этих городов загрязнение окружающей среды, а также социально-экономическое неравенство двух городов во взаимоотношении с их окружением (11).

Исследовательская цель
Исследовательские намерения настоящей диссертации выходят за пределы уже существующих работ: ее предметом является история катастроф, выросшая из экологической истории, которая будет связана с историей знаний, а также с локальным, региональным и (прежде всего в период перестройки) всесоюзным коммуникационным пространством. Вследствие того, что знания о катастрофе будут рассмотрены в их различных формах, очевидным становится их связь с культурными и социальными процессами.
В рамках кейс-стади (предположительно) будут различаться следующие формы знания:
? локальное / региональное знание / повседневное знание / ?знание людей?, которое в исследованиях повсеместно классифицируется как ненаучное; а также развившаяся в период перестройки медийность знания;
? знания в форме административных и партийно-политических знаниевых комплексов;
? научное знание.
Это разделение различных форм знания служит исключительно аналитическим целям и является лишь идеально-типическим. При этом не должен исключаться вопрос о возможных наслоениях, конкуренции и взаимовлияниях различных форм знаний и происходящих при этом трансформациях знания. В советском контексте знания о ядерной(ых) катастрофе(ах) выглядит особенно значимым, ибо и сами атомные города, и ядерные катастрофы в Советском Союзе были окутаны завесой строжайшей тайны. Вплоть до прихода к власти Михаила Горбачева и инициированной им перестройки государство претендовало на монополию в конструировании советской реальности, включая реальность опасностей: атомная авария 1957 г. в Челябинске-40 подверглась умолчанию в связи с огромным символическим значением атомной энергии для легитимации и самопредставления Советского Союза (12). Подход исторической науки открывает при этом возможность понимать власть не исключительно как политическое устройство, но как ?реконструкцию истории происхождения (генеалогии) правды и претензий на действенность? (13), как историю властных отношений.

Официальное знание vs. локальное / региональное / специальное знание
Несмотря на это (и в этом заключается авторский тезис), в затронутых происходящими событиями кругах населения формировалось повседневное знание о катастрофе(ах), а также некие стратегии выживания. Анализ повседневного знания заключается в изучении форм локального знания или знаниевого комплекса и форм действия. Возникают вопросы: как воспринимался соответствующий окружающий мир, какие практики вытекали из этого восприятия, какие объяснения были приняты, обсуждены и переданы дальше. Анализ форм повседневного знания провоцирует вопрос, как возникают и сохраняются слухи мифы, какой вклад в их распространение вносят утаивание военно-индустриальных комплексов и одновременно современное знание о радиоактивности. Именно этот аспект локальных и региональных знаниевых комплексов и проистекающих из них действий до сих пор оставался вне внимания исследователей. Внутри этой формы знания и ее развития могут быть рассмотрены основополагающие вопросы советской истории и культуры: взаимоотношения центра и периферии, соотношение публичности и секретности, соотношение знания и действия, а также дискурс природы и общества.

Официальное знание / ?тайное знание?
В советском обществе формы знания, возникавшие внутри административного аппарата и коммунистической партии, имели огромное значение: в соответствии с собственными представлениями партия устанавливала не только властный центр, который управлял Советским Союзом, но и вплоть до конца 1980-х гг. обладала монополией на информацию и тем самым на знание. Внутри структур формировалась собственная иерархия знаниевых комплексов, которые в свою очередь различались по различному уровню секретности и кодированной информации. Еще один аспект относительно партийно-политических и административных форм знания ? вопрос о социальной практике и исполнении властных полномочий. Например, в отличие от этнически русских частей деревень татары и башкиры не переселялись из зон радиоактивного заражения. Следует задаться вопросом, можно ли это объяснить наличием экологического расизма (?environmental racism") внутри партийных и правительственных структур. В настоящий момент непереселенные жертвы радиоактивного излучения выдвигают обвинения в том, что они были оставлены на зараженных территориях как ?подопытные кролики? долгосрочных исследований (14). Исходя из этого, можно поставить принципиальный вопрос, насколько советское государство при создании географических пространств с высоким уровнем риска делило собственное население на две группы: жители региона были предоставлены потенциальным опасностям ядерного вооружения, которое одновременно должно было служить защите советского населения в целом. Или иначе: последствия достижения общих целей должны были нести на себе немногие.

Научное знание
Самостоятельную единицу, по-видимому, образуют те формы знания, которые производились внутри (только что основанных) исследовательских институтов, хотя формально их сотрудники являлись частью бюрократии. На основании анализа опубликованных и неопубликованных текстов, структур естественнонаучных и медицинских исследований и формирования исследований, а также изучения анализа развития самих институций я бы хотела поставить вопрос о степени принуждения, но и о свободных исследовательских пространствах внутри возникших после катастрофы на Южном Урале, а также внутри уже существовавших к тому времени исследовательских институтов, на которые была возложена функция исследования обстоятельств и последствий аварии. Это касается прежде всего исследовательских институтов в сфере радиобиологии, радиоэкологии и радиоактивной медицины. При этом на настоящий момент я сформулировала тезис о том, что не существовало недостатка в исследовательских данных и концепциях обращения с последствиями радиоактивного заражения. Однако производимое знание циркулировало в специфических условиях строгой секретности внутри военно-промышленного комплекса и советской программы производства атомного оружия, вне определенных кругов эти знания передавались только в зашифрованном виде. Отсюда возникает вопрос о логике производства этого знания: когда, почему и с какой целью оно производилось, коммуницировалось / циркулировало или держалось в секрете? Кем оно было использовано и кому приносило пользу, какой эффект оно оказывало? Какому специфическому давлению подвергались ученые, какие свободные для действий пространства у них все же оставались?

Прошедшие катастрофы в период перестройки
Усилившееся в период перестройки всесоюзное новостное освещение катастроф(ы), а также возникшее в Челябинске постепенно политизирующееся экологическое движение формировали в дальнейшем новую форму знания, которая в растущей степени вписывалась в локальное и региональное, политико-административное и научное знание, существующий дискурс и подвергалась политизации. Насколько это знание может быть определено в качестве ?контрзнания?, ведущего к образованию ?контрдействительности? (15), - является одним из вопросов исследования. Следует задаться прежде всего вопросом, насколько этот изменившийся под влиянием ситуации гласности (знаниевый) комплекс повлиял на взаимоотношения центра и периферии.

Центр и периферия
На национальном, а также на региональном и локальном уровнях события в Челябинске-40, запланированное строительство южноуральского атомного производства и Чернобыль внесли свой вклад в становление и политизацию экологического движения, которое в некоторых аспектах вскоре поставило под сомнение монополию КПСС и бюрократии. Здесь следует сформулировать вопросы о возникновении новой публичной сферы, по ту сторону и в возросшей степени независимую от институтов партии и государства.
Исходя из процессов перемен периода перестройки, это открывает одновременно напряженную постсовескую перспективу, которая затрагивает правовое измерение и вопрос о компенсационных выплатах, и развитие которой следует рассматривать в контексте возникновения нового гражданского сознания. Растущие после распада Советского Союза требования бывших ликвидаторов и жертв, а также борьба за признание этого статуса открывает напряженную перспективу на многогранный процесс виктимизации и формирования нового порядка в России.

Примечания
1 Губарев В. Белый архипелаг Сталина. М., 2004
2 Foucault М. Vorlesung zum 7. Januar 1976, in: In Verteidigung der Gesellschaft. Vorlesungen am Coll?ge de France (1975-76), Frankfurt/M 1999, S. 15-16.
3 См.: Sarasin Р. ?Was ist Wissensgeschichte?? // IASL 36. Nr. 1 (2011). S. 159?172;
Landwehr А. ?Das Sichtbare sichtbar machen. Ann?herungen an ?Wissen? als Kategorie historischer Forschung? // Geschichte(n) der Wirklichkeit. Beitr?ge zur Sozial- und Kulturgeschichte des Wissens. Augsburg, 2002. S. 61?89; Landwehr А. (Hg.) Geschichte(n) der Wirklichkeit. Beitr?ge zur Sozial und Kulturgeschichte des Wissens. Bd. 11. Dokumenta Augustana (Augsburg, 2002); при всем различии понимания ?знания? у Фогеля и у Сарацина и Ландвера, их объединяет представление о знании как о социальной конструкции. См.: Vogel J. ?Von der Wissenschafts- zur Wissensgeschichte. F?r eine Historisierung der ?Wissensgesellschaft?? // Geschichte und Gesellschaft. 30. Nr. 4 (2004). S. 639?660.
4 Последующее изложение основывается в основном на работах Новоселова, Толстикова, Эдельштайн, Тюсанюк, Смирновой. См, например: Cultures of Contamination: Legacies of Pollution in Russia and the U.S. (Amsterdam, 2007); Dalton R. J. u. a. (Hg.). Critical Masses. Citizens, Nuclear Weapons, ans Environmental Destruction in the United States and Russia, American and Comparative Environmental Policy (Cambridge/MA, 1999).
5 Общественное обсуждение началось с публикации советского диссидента З. Медведева, который в 1976 г. впервые упомянул аварию 1957 г. в статье научно-популярного журнала ?New Scientist?. В 1979 г. была опубликована его книга ?Отчет и анализ до сих пор засекреченных атомных катастроф в СССР?. В качестве реакции на это последовало распоряжение Департамента атомной энергии провести два исследования (1979 и 1982) в Оак Ридже и Лос Аламосе.
6 На заседании Верховного совета СССР 3 июля 1989 г. (первая сессия) по выбору заместителя председателя Совета министров СССР Л.Д. Рябьев выступил с ответом на запрос депутата Наумова от Челябинской области по поводу сброса атомных отходов в открытые водоемы на примере аварии 1957 г. См.: Бюллетень ? 10 совместного заседания Совета Союза и Совета национальностей. 1989. С. 25-28. 18 июля 1989 г. в повестку дня совместного заседания всех комитетов Верховного совета был внесен пункт ?О взрыве 1957 г.?. См.: ГАРФ. Ф. 9654. Оп. 7. Д. 821. Л.133?135.
7 Так официальный отчет приводит цифру в 2 млн кюрье. Он упоминает лишь опасность для сотрудников, а также радиоактивное заражение определенных районов в округе ?Маяка? в 1950-е гг. См.: http://www.iaea.org/Publications/Documents/Infcircs/Others/inf368.shtml /> 8 См.: Murray Feshbach und Alfred Jr. Friendly, Ecocide in the USSR. Health and Nature under Siege (London, 1992); D. J. Peterson, Troubled Lands. The Legacy of Soviet Environmental Destruction (Boulder, 1993); Joan DeBardeleben und John Hannigan, Hrsg., Environmental Security and Quality after Communism. Eastern Europe and the Soviet successor States (Boulder, 1995); Philip R. Pryde, Environmental Management in the Soviet Union (New York, 1991).
9 David Holloway, Stalin and the Bomb. The Soviet Union and Atomic Energy 1939-1956 (New Haven, 1994).
10 Новоселов В., Толстиков В. Тайны ?сороковки?. Екатеринбург, 1995; Они же: Атомный след на Урале. Челябинск, 1997; Они же: Социально-экологические последствия развития атомной промышленности на Урале (Исторический аспект). Челябинск, 1998; Кузнецов В.Н. История атомного проекта на Урале. Екатеринбург, 2009; Он же: Атомный прокт. За колючей проволокой. Екатеринбург, 2005; Он же: Радиационное наследие Холодной войны. М., 2006.
11 Kate Brown, Plutopia: Nuclear Families, Atomic Cities, and the Great Soviet and American Plutonium Disasters (Oxford, 2013).
12 Здесь речь идет не о советской специфике, ибо одновременно и за пределами Советского Союза проявлялась высокая чувствительность и в обращении с темой (ядерных) аварий и заражений. Речь идет о необходимости постановки вопроса, насколько Холодная война породила определенный тип обращения со знаниями об (атомных) катастрофах.
13 Sarasin, ?Was ist Wissensgeschichte?", 172.
14 См.: Байрамова Ф. Ядерный архипелаг или атомный геноцид против татар. Казань, 2005; Она же: Татарская Караболка ? 50 лет в объятиях смерти. Казань, 2007.
15 См.: Berger/Luckmann: Die gesellschaftliche Konstruktion der Wirklichkeit. Eine Theorie TextText