Архив

Региональная память в Казани

18.04.2008, 10:36

Алмаз Ибрагимов, Антон Иванов, Филипп Ритмеллер, Барбара Шиммак, Татьяна Терехова, Катарина Уль, Алекса фон Виннинг:

?Региональная память в Казани: воспоминания христиан и мусульман о советском прошлом"

(Коллективный исследовательский проект в рамках программы "Geschichtswerkstatt Europa?, финансируемый фондом ?Память и будущее? (?Erinnerung und Zukunft?) и фондом Роберта Боша)

Введение
Совместный студенческий проект Казанского и Тюбингенского университетов направлен на исследование воспоминаний доминирующих религиозных групп в Казани 1950-х ? 1960-х гг., а также на исследование религиозных репрессий в советском государстве того времени. Город Казань является релевантным объектом данного исследования, так как его население составляют различные этноконфессиональные общности. Исследуемый этап борьбы с религией характеризовался направленностью на искоренение религиозных обычаев и праздников, т.е. против ?религии в быту?. Усиление антирелигиозных мер наблюдалось как на уровне пропаганды, так и на административном уровне. В 1958 ? 1962 гг. вторая волна антирелигиозной политики отразилась в советской центральной и региональной периодике. Был опубликован ряд статей антирелигиозного содержания, сатирически, полемически и псевдонаучно разоблачавших ?зло? религии и призывавших к участию в атеистической агитации. Кроме того, выросло количество лекций, дискуссий и мероприятий, способствовавших укреплению материалистического мировоззрения и мотивировавших создание коммунистического общества. С этой же целью были изданы многочисленные брошюры на антирелигиозные темы. Происходившее на административном уровне усиление контроля над деятельностью церквей и мечетей говорит об усилении антирелигиозной политики. Об этом также говорит тот факт, что с момента создания совета по делам религиозных культов и совета по делам русской православной церкви в 1940-е годы, все религиозные объединения необходимо было регистрировать в местных органах власти. Регистрация являлась обязательным условием использования религиозных мест в целях отправления культа. До октябрьской революции 1917 года в Казанской губернии существовало более 800 церквей, из них в 60-е годы действующими оставались лишь 13, из 19 мечетей только одна казанская мечеть Марджани была открыта.
Данный проект нацелен на анализ воспоминаний Казанцев о событиях, связанных с религиозной жизнью города исследуемого периода. Целью является реконструкция памяти об антирелигиозной политике в период Н.С. Хрущева. Методологической базой исследования являются два подхода к анализу памяти: интервью с пожилыми и молодыми жителями Казани, а также исследование истории отдельных религиозных зданий.
В октябре 2007 г. участники проекта взяли 20 интервью у пожилых жителей Казани. Эти люди рассказывали о событиях, связанных с религиозной повседневной жизнью в 50-е ? 60-е годы. Среди респондентов были как верующие люди, так и атеистически настроенные. Встречались равнодушно настроенные к религии, а также сохранившие атеистическое мировоззрение и после распада СССР. Именно поэтому исследование охватывает широкий спектр возможных личных восприятий и интерпретаций фактов религиозной жизни тех лет. Кроме того, участниками проекта было организовано около 20 интервью у молодых христиан и мусульман, которые в настоящее время получают религиозное образование в казанских медресе и воскресных школах.
На втором этапе исследования были выбраны православные храмы и мечети, которые по ожиданиям участников проекта должны были быть местами памяти, кристаллизовавшими воспоминания людей. Среди выбранных зданий только три функционировали как культовые здания, другие использовались в качестве фабрики, архива или городского планетария. Некоторые были полностью разрушены.
Далее представлен анализ воспоминаний, осуществленный на основе исследуемых интервью. Для реализации поставленной цели необходимо определить ряд вопросов: 1. Память и религия. 2. Антирелигиозная политика в воспоминаниях 3. Религиозная жизнь во время оттепели. 4. Роль зданий в воспоминаниях 5. Терпимость и память 6. Взгляд молодежи.
Подробную информацию о методах и результатах используемых в исследовании можно найти на нашем сайте www.kazan-memory.uni-tuebingen.de.

1. Теоретическая база: память
Одним из главных вопросов исследования является вопрос о том, как структурировалось субъективное восприятие антирелигиозной политики, а также о том, как антирелигиозные события вспоминаются много лет спустя. Сложность этого подхода заключается в том, что интервью предоставляют доступ только к ?вспоминаемому восприятию?, что не позволяет узнать, как наши респонденты воспринимали антирелигиозную политику тогда, и позволяет понять только то, как они помнят восприятие тех событий сейчас. Таким образом, обзору поддается вспоминаемая картина индивидуального восприятия.
В ситуации с исследуемыми интервью присутствуют некоторые главные факторы, препятствующие формированию целостной картины восприятия. Во-первых, респонденты должны были рассказывать о своей жизни незнакомым молодым людям, среди которых были и иностранцы. Кроме того, некоторые респонденты были убежденны, что интервьюерам лучше узнать в учебниках, как это было ?на самом деле?, чем брать интервью у них.
Во-вторых, такой феномен как память является настолько многослойным и относительно сложным комплексом разных процессов и эмоциональных отношений, представляющим собой своеобразную ?стену? между тогдашним восприятием и тем, что респонденты рассказывали в интервью-воспоминании.
Для работы с феноменом памяти самой подходящей является теория Яна Ассманна, который отделяет коммуникативную память от культурной. (1) Коммуникативная память ? это повседневная память определенной группы, которая создается коммуникацией с современниками из ближайшего окружения. Она позволяет каждому члену этого общества памяти создавать индивидуальную и личную интерпретацию прошлого. Сейчас не представляется возможным определить, какие факторы играли решающую роль в памяти каждого из респондентов. Гораздо проще проследить некоторые тенденции в культурной памяти. Она представляет собой официальную память определенной социальной группы ? например, одного класса, религиозного общества или определенной нации ? и передается институционально, то есть посредством дискурсов, церемоний, символов, норм и так далее. Можно выделить следующие тенденции, игравшие важную роль в формировании официальной памяти современной Казани: Во-первых, положительная оценка факта возвращения религии в общественное пространство во время перестройки. Православное верование имеет большое символическое значение для современной российской политики, тогда как татарская национальная самоидентификация тесно связана с исламом. Сегодня мечети и церкви занимают важное место в городской топографии. Во-вторых, советская интерпретация прошлого продолжается и после распада Советского Союза и предлагает важный образец толкования и для обращения советского государства к религии. Таким образом, сегодня имеет место мнение людей о том, что религия не должна занимать важное место в общественном пространстве.

2. Антирелигиозная политика в памяти
Впечатление, которое сложилось от чтения научной литературы об антирелигиозной политике периода ?оттепели?, доказывает, что с 1958 по 1964 гг. имела место вторая волна антирелигиозной политики, которая была связана не с физическим насилием, а происходила на уровне пропаганды. Отметим, что в литературе она описывалась как носившая не менее интенсивный характер, чем первая волна 20-х ? 30-х гг. (2) Также исследование на местном уровне показывает, что в ТАССР ? как и во всем Советском Союзе усилился контроль над религиозной жизнью и интенсивировалась пропаганда.(3)
В памяти респондентов наблюдается совсем другая картина событий. Гонения сталинского времени здесь занимают более важное место, чем события антирелигиозной политики исследуемого периода. Респонденты не воспринимали антирелигиозную политику областью, в которой государство активно действует, никогда ее не рефлектировали. Что касается религии, они помнят праздники и совершение религиозных обрядов, таких как крещение у православных или намаз (молитва) у мусульман.
Несмотря на эти тенденции, можно выявить различные уровни восприятия в памяти. Здесь имеется целый континуум, на самых крайних полюсах которого находится как отрицание антирелигиозных мер, так и страх перед гонениями на верующих. При этом интересно, что с одной стороны стоит группа атеистических активистов, которые стремятся замести следы своих злодеяний, а с другой верующие, которые пытаются наглядно показать свое страдание интервьюерам. Конкретные меры помнят редко. Таким образом, только один из наших респондентов упоминает арест архиепископа Казанского, Иова, который был обвинен и осужден на три года лишения свободы в 1960 г., так как ему было вменено уклонение от уплаты налогов.
Остальные респонденты, которые вспоминали ситуацию страха и угроз, объяснили это слухами об увольнениях или других гонениях на верующих, но никто не указал, что лично стал их жертвой. Возможно, была распространена общественная атмосфера, в которой не было место для религии, или, как вспоминала респондент Мунира, ?тогда было не до религии?. Изгнание религии из общественного пространства явилось результатом антирелигиозной политики, которую с одной стороны описывают респонденты, но с другой не помнят ее конкретных мер. На вопрос, затрагивали ли их как-нибудь антирелигиозное воспитание и пропаганда, они отвечали, что такого не было. Обращает на себя внимание факт, что фраза ?Бога нет?, является топосом, который постоянно повторяется в рассказах респондентов.
Как пропаганда, так и политика против религии не воспринимались сознательно, но в памяти являлась очевидными фактами, которые наши респонденты объединяют лишь высказыванием, что ?была такая идеология?, или что ?политика же была такая?. Использование страдательного залога определяет существование людей (?они сказали, что Бога нет?), которые формируют диффузную, но еще более опасную группу других, не верующих. Тревога, которую испытывали некоторые респонденты, представлялась одним из полюсов в континууме восприятия, тогда как другие респонденты были убеждены, что все меры против религии являются ?сказками? или произошли случайно.
Можно объяснить эти различия в воспоминаниях ситуацией, сложившейся во время ?оттепели?, а также сегодняшними условиями. Для хрущевского времени характерен факт отсутствия единого законодательства, которое тщательно регулировало бы шаги, направленные против религии. Поэтому каждый отдельный партийный или государственный работник имел свободу в совершении антирелигиозных мероприятий. Таким образом, ситуация была такова, что каждый политический деятель по-разному понимал методы атеистической пропаганды, что приводило к неравномерной интенсивности мер против отдельных религиозных обществ.
Возможно, религиозный дискурс не играет важной роли для респондентов, т.к. другие дискурсы имеют более важное значение и поэтому проявляются более ярко. Религия соседствует с другими важными общественными и политическими областями и накладывается на них. Дискурсы периода ?оттепели? наполнены трудовой риторикой, идеями улучшения жизни, культом техники и космоса. В дискурсе о строительстве коммунистического общества религиозная мораль стала заменяться и вытесняться коммунистической моралью. Эти факты объясняют, почему ни антирелигиозная политика, ни религия не занимают важного места в памяти наших респондентов, хотя они предстают существенным фактором для идентичности многих из них на современном этапе.
Кроме того, наши респонденты недостаточно четко и полно представляют проявления антирелигиозной политики рассматриваемого периода. Самой главной ?площадкой? встречи религии и официального атеизма предстает в памяти респондентов место работы, где никак нельзя было публично демонстрировать свою веру: существовала угроза увольнения либо упреки и предупреждения начальства. Даже если такая ситуация никогда не касалась респондентов, все они упоминают угрозу возможных последствий на месте работы. Второй областью контакта с антирелигиозной политикой была атеистическая пропаганда. Даже если респонденты помнят какие-либо меры пропаганды неосознанно, они включают элементы пропагандистской риторики в свою собственную речь или помнят антирелигиозную общественную атмосферу как результат антирелигиозных кампаний.
Третьей точкой соприкосновения с религией была личная карьера. С одной стороны все наши респонденты подчеркивают противоречие между верой и коммунизмом, факт, что можно было быть либо верующим, либо членом комсомола или партии. Но, с другой стороны, некоторые верующие все-таки вступали в комсомол, например, чтобы сдать экзамен в школе. Родители некоторых наших респондентов не препятствовали детям вступать в пионерию или комсомол, чтобы не лишать их возможностей карьеры. Таким образом, нужно было быть ?чуть комсомольцем?, чтобы иметь возможность продвижения, даже если действовало противоречие ?либо Бог, либо партия?. Так как антирелигиозная политика в определенной степени или сфере не имела отрицательное влияние на биографии наших респондентов, она не получала такого значение в памяти респондентов, какое могло наблюдаться в воспоминаниях о политических гонениях сталинского времени.
Возникает вопрос, как религия могла сохраниться в условиях антирелигиозной политики, а также, почему она вернулась во время перестройки. В каких нишах и пространствах она могла сохраняться на протяжении 70 лет советской власти, и как при этим складывалась религиозная жизнь при Хрущеве?

3. Религиозная жизнь во время ?оттепели?
В 60-е годы отступление религии из публичной в личную сферу было уже завершено, а церкви и мечети в большинстве были закрыты. Религиозная жизнь проходила дома. Важными атрибутами религиозной жизни были религиозные праздники и ритуалы, а также религиозные книги и иконы. Все респонденты помнят такие религиозные праздники, как Рожество, Пасха, Курбан Байрам или посты. Обычно праздники отмечали в кругу семьи или близких друзей.
Для многих людей праздники потеряли религиозное значение, их отмечали только в силу традиции или привычки. Православная христианка Галина рассказывает о Рождестве: ?Мы праздновали, как простой праздник. Так, чтобы мама нам говорила, что это именно религиозный, нет?. Точно так же многие христиане рассказывает, что в Пасху красили яйца, или что в Троицу убирали квартиру. Мусульманка Рашида воспоминает ?Мы ели очень вкусную еду и улыбались?. Признаком того, что религиозные праздники были десакрализированными, является то, что советские праздники - 1 мая, светские праздники, Новый Год часто называют в одном порядке, их помнят без различия. Галиябану отмечает: ?Мы отмечали 1 мая, держали пост, уразу-байрам?. Советские праздники, которые были созданы как замена религиозных праздников, были приняты людьми, но они не смогли вытеснить религиозные праздники. Советские праздники тоже отмечались дома, т.е. религиозные и советские праздники на практике вряд ли отличались.
Важным обычаем для христианина было крещение. Многие респонденты рассказывают о своем крещение или о крещении детей. Типично то, что обычно не родители, а бабушки проявляли инициативу. Часто крещение совершалось без ведома родителей. Тамара рассказывает, как ее теща, без ведома мужа, который был убежденным коммунистом, организовала крещение сына. Крещение ? единственное событие в религиозной жизни ?оттепели?, которое неотъемлемо связано с посещением церкви. В то время, когда праздники отмечались дома и люди отказывались от таких таинств, как венчание и исповедь, видимо, без особого сожаления, крещение происходило без исключения в церквях и являлось для многих важным событием.
Большинство православных респондентов помнят, что у них дома был красный уголок.
Многие мусульмане рассказывают, что у них были религиозные книги. Иконы, по воспоминаниям наших респондентов, невозможно было купить. Наталья рассказывает, что принято было самому рисовать иконки. По данным Национального архива, в 1962 г более 11000 икон было доставлено из Московского Патриархата в соборы Казани. Кроме этого, респонденты помнят, что ни религиозной литературы, ни религиозных книг достать было невозможно. У мусульман из-за этого возникала проблема, связанная с тем, что имевшееся в доме издание Корана дореволюционного времени было написано на арабском языке. В связи с тем, что арабский шрифт больше не изучали в школе, мало кто мог прочитать подобное издание Корана. Интересно, что атрибуты ? в противоположность религиозным зданиям, не были десакрализованы, хотя антирелигиозная политика была направлена против религии именно в быту, но иконы и подобные атрибуты являлись важной частью религиозного быта.
С закрытием мечетей и церквей роль зданий в религиозной жизни резко изменилась. Альтернативные культовым зданиям места в интервью встречаются редко. Люди собирались дома и отмечали праздники в кругу семьи. Только одна респондентка, Бибисара, рассказывает, что ее семья иногда приглашала муллу к себе домой. Эта традиция уже существовала в царской России, и поэтому она однозначно связана с закрытием зданий.
Для наших респондентов вера, которая сохранилась в душе, важнее, чем праздники и атрибуты. Эта вера предавалась по-разному. Многие респонденты связывают религию и веру с детством. Часто бабушки играют важную роль. Бабушки наших респондентов, которые родились в конце 19 века, часто рассказывали своим внукам религиозные сюжеты или сказки. Для мусульман существенную роль в передаче религии играла религиозная литература. Во время Хрущева их религиозное значение снизилось. Но возрождение религии в эпоху перестройки позволило вернуться к праздникам, через которые уже существовала связь с религией. Праздники играли роль ?пустых ящиков?, которые по возможности можно пополнить смыслом или религиозностью.

4. Роль зданий в памяти
Думается, что религиозная жизнь отступила в домашнюю сферу. Этот феномен можно интерпретировать и как последствие антирелигиозной политики в публичном пространстве, и как следствие отсутствия мест, где верующие могли совершать религиозные обряды. К началу периода ?оттепели? большинство церквей и мечетей были закрыты и получили новую функцию ? этот процесс был закончен уже к началу Великой Отечественной войны. Три церкви и одна мечеть, которые остались религиозным обществам г. Казани как места собраний, находились под сильным контролем государственных и партийных органов, таких, как комиссия содействия контролю над соблюдением законодательства о культах.
Для исследования были выбраны 12 религиозных зданий Казани, которые играли в Советском Союзе особенную роль. Они либо представляли места собрания как единые действующие церкви и мечети (церковь Ярославских Чудотворцев, Церковь Казанской Иконы Божьей Матери, Никольско-Нисский Собор и как открытое мусульманское религиозное здание мечеть ?Марджани?), либо получали новое назначение (например, Апанаевская и Усмановская мечети стали заводами, а Петропавловский собор стал городским планетарием), либо они были удалены из ландшафта города (Казаковская мечеть и мечеть на старом татарском кладбище). Однако память, скорее всего не связана с этими зданиями. Поэтому мы отказались от первоначальной идеи исследовать религиозные здания как места памяти.
Отсутствие мечетей и церквей как центров религиозной жизни не играло значительной роли в памяти. Татарка Гульдина описывает закрытие мечетей в 30-е годы как ?настоящую трагедию?, при которой ?такое ощущение было, что хоронили самых близких людей?. Большинство наших респондентов родилось во время, когда уже не существовало церквей и мечетей, но можно было допустить, что они эмоционально связаны с ситуацией потери зданий, однако, этого нет в интервью-воспоминаниях. Наши респонденты очень редко посещали религиозные здания. Посещение службы и молитв не оставило серьезного следа в памяти. Вместо этого небольшая часть наших респондентов помнят об опасностях, которые связывались с посещением церкви или мечети, но не описывают конкретных ситуаций, а апеллируют к истории и слухам. Видимо, религиозная жизнь в домашней сфере во время ?оттепели? уже стала настолько обыденной, что отсутствие религиозных зданий было неважным фактом. Только тогда, когда мы специально спрашивали, респонденты осуждали закрытие церквей и мечетей. Исключением является верующая мусульманка Рашида, которая думала, что вместо молитвы люди должны работать.
Интересно, что десакрализация религиозных мест не сознавалась. В начале проекта стоял вопрос, какое значение имеет изменение функций религиозных зданий. Имеется в виду Петропавловский собор, который стал храмом науки и техники с расположенным в нем планетарием. Наши верующие респонденты с одной стороны посещали его из интереса, но, с другой, они все равно не считали его церковью и не помнят никаких ощущений от новой функции здания.
Таким образом, религиозные здание не являются точками кристаллизации памяти об антирелигиозных мерах хрущевского времени. Именно поэтому они не являются местами памяти в том смысле, который определяет Пьер Нора. Они ни в памяти о советском времени, ни в собственном прошлом не занимают такого значительного места, какое в начале проекта определилось после чтения литературы и об антирелигиозной политике, и о теории памяти. Большинство респондентов знают, какие церкви и мечети были открыты в период ?оттепели?, но память не связывается с ними. Единым связующим звеном между зданиями и биографическим вспоминанием является крещение у православных, которое всегда происходило в церкви, при содействии бабушек детей, иногда без ведома родителей.
Можно было ожидать, что в общественной памяти, сформированной православными и мусульманами Казани, по нашему первоначальному мнению, существует тенденция придавать местам, которых лишили прежней функции, большое значение. Мы ожидали нарратив групп жертв, в котором наравне с духовенством и верующими будут упомянуты страдания. Но мы нашли равнодушие, отсутствие рефлексий, отсутствие конструкций истории собственного религиозного сообщества о второй волне антирелигиозной политики. Здания потеряли в памяти респондентов свою символическую силу как центры веры и религиозной жизни общества. На наш взгляд, это объясняется тем, что религия была успешно вытеснена из общественного пространства, и антирелигиозная атмосфера рассматривалась как норма.

5. Терпимость и память
Антирелигиозная политика была направлена и против ислама, и против православия. У обеих религиозных групп религия отступила в личную, домашнюю жизнь. Формы воспоминания похожи, но респонденты редко включают другую группу в воспоминания и не воспринимают ее, она не играет роли в воспоминаниях. Несмотря на это, респонденты с большим уважением и пониманием относятся к другой религиозной группе. Когда мы спрашивали их об отношении к иноверцам, они все без исключения отвечали очень терпимо и открыто: ?бог у всех един?, ?религия ведет только к хорошему?, ?это личное дело каждого?. Рашида говорит: ?Я не буду говорить, что наша религия самая лучшая. У каждого своя вера?. Бибисара также думает: ?Пусть каждый верит в то, во что хочет. Самое главное ? чтобы никого не унижали?.
Наблюдается не только терпимость, но и интерес к другой религиозной группе. Любовь говорит, что она ?всегда восхищалась мечетью Марджани?, ?интересно, что они там в Пасху в церкви делают?.
В ответах об отношении к иноверцам наблюдается интересная связь между религией и национальностью, т.е. слияние понятий ?татарский? и ?мусульманский?, ?русский? и ?православный?. Эта связь особенно тесна в отношении восприятия другой группы. Рашида говорит: ?Мы, татары, русские от православных праздников не отличаем. Нам это не важно?.
Мы определяли слово ?терпимость? не только в отношении к иноверцам, но использовали его в более широком смысле. Отношения к атеистам также анализировали, принимая во внимание этот термин.
Терпимость между верующими и неверующими особенную роль играла в семьях. Во многих семьях религиозные и атеистические члены жили без конфликтов. Разница в убеждениях существовала и между разными поколениями: часто бабушки были верующими, а родители атеистами, а в одном поколении таковыми представали муж и жена. Ситуация, что существуют разные, в том числе противоречащие друг другу убеждения, в семье принималась как обычное и нормальное состояние, не рассматривалась как противоречие.
В общественной сфере наблюдалось очень мало встреч, так как верующие не могли открыто исповедовать культ.
Как уже сказано выше, в воспоминаниях наших респондентов антирелигиозная политика не исходит от представителей определенной группы. Их часто вообще не воспринимали, так как религия не была темой для дискуссий (иногда жена не знала, что муж атеист).
Атеисты уважительно или терпимо оценивали убеждения верующих. Никто не говорит о том, что он или она участвовала в акциях против верующих. Напрашивается вывод, что сегодняшний дискурс, который оценивает религию положительно, влияет на воспоминания наших респондентов. Мы не можем знать, какими были отношения и поведение в 50-е ? 60-е годы.
Вывод: Казань ? это веротерпимый город. Город имеет 400 - летнюю совместную историю татар и русских. Из интервью следует, что жители Казани гордятся терпимостью, которая как топос содержится почти во всех интервью и, видимо, является важной частью идентичности казанцев.

6. Молодежь
Интервью с молодежью демонстрируют терпимое отношение к иноверцам, которое является спецификой Казани. Молодые люди очень терпимо говорят о другой религиозной группе. Евгений, который учится в воскресной школе Николо-Нисского собора, говорит: ?Я нормально отношусь к мусульманам, то есть веруют, пусть они веруют, ничего особенного, ну, другая вера?. Дилюсь, который учится в исламском казанском колледже, тоже думает: ?У каждого своя вера?. Все-таки друзья часто принадлежат к одной и той же вере (особенно с тех пор, как они стали верующими).
Очевидно, что воскресные школы и медресе являются местами, где молодые люди знакомятся и встречаются с единомышленниками. Но не только поэтому здания снова приобрели важное значение в религиозной жизни Казани. Многие мусульмане, которые, например, учатся в медресе мечети Марджани, специально приехали из других областей и городов России в Казань. Мечети и медресе, как и церкви с воскресными школами ? важные места, где молодые люди могут получить религиозное образование, и где их религиозность только образуется и формируется.
История зданий и религия в советское время не играют никакой роли для молодежи. Они часто хорошо разбираются в истории религии периода царской России, например, знают, как и при каких условиях здания были построены или знают выдающихся религиозных деятелей 19 века. Молодежь знает, что здания были закрытыми во время СССР, но то, что было при Хрущеве, не знает и не интересуется этим. Молодые люди, как правило, знают только историю здания, которое они посещают. Про здания узнают от родителей, бабушек, в религиозных школах о советском прошлом, видимо, говорят мало.
В итоге можно сказать, что советское прошлое не очень важно для них. Им интересна только актуальная религиозная жизнь. На вопрос, как религия сохранилась за 70 лет атеизма, они отвечают ? как и наши пожилые респонденты: вера сохранилась в душе. Кроме этого, многие убеждены в том, что у человека есть потребность верить. Многие рассказывают, как они пришли к религии. Часто мулла или друзья рассказывали им про религию, только некоторые были воспитаны в духе религиозных верований родителями. Некоторые пришли к вере в результате тяжелой болезни.
Сегодняшняя религиозность связана с религиозным образованием в медресе и воскресных школах, а также с посещением служб в мечетях и церквях. У мусульман индикатором религиозности является знание о религии. При этом наблюдается преемственность между поколением бабушек и дедушек, которые подчеркивают роль религиозной литературы в вере советского времени, и поколением внуков, которые большее значение придают образованию.

Заключение
Результаты наших интервью как с юными верующими, так и с представителями старших поколений редко соответствовали ожиданиями, с которыми мы начинали проект. И всё же они подтвердили факт, к которому мы с самого начала отнеслись с настороженностью: может ли целый город проявлять подобную терпимость? Наш проект, проект по устной истории на локальном уровне, с достаточно ограниченным числом респондентов, может привести к коррекции или релятивации уже известных результатов исторических исследований об антирелигиозной политике времён Никиты Сергеевича Хрущёва. Результаты, базирующиеся на конвенциональных источниках, могут быть дополнены и обогащены благодаря исследованию индивидуального, субъективного восприятия, в отдельных случаях даже исправлены. В данном случае эта обогащение касается антирелигиозной политики и её влияния на каждого. Мы установили разницу между личным восприятием, запечатлённым памятью, и выводами исторической науки: современники событий в 60-е годы не воспринимали период ?оттепели? как вторую волну антирелигиозной политики в Советском Союзе. Также и теперь они не вспоминают о нём как о времени ужесточения борьбы против религии. Религиозный момент перешел в частную сферу, не переставая при этом являться естественным атрибутом повседневной жизни. Мы не обнаружили ни рефлексирования, ни критической оценки этих событий. Так же и отсутствие культовых сооружений воспринималось как должное, в повседневной религиозной жизни не замечалось и практически не запечатлелось в памяти.
Это означает, что церкви и мечети не представляли собою мест памяти, как мы ожидали; кроме того, как указано выше, вопреки нашим предположениям, никто не вспоминает об антирелигиозной политике шестидесятых годов. Каким образом можно объяснить этот ?пробел в памяти?? Здесь могут быть высказаны лишь первые идеи. В некоторой степени эта специфика памяти, проявившая себя в интервью, объясняется исторически. Стоит упомянуть такие факторы, как преобладание воспоминаний о событиях 30-х годов, особо выделенные нашими собеседниками, над воспоминаниями о периоде ?оттепели?; существование иных дискурсов, таких как техника, наука и прогресс, стоявших во времена Хрущёва на первом месте и вытеснявших вопрос религии из общественного дискурса; или же конкретные биографии наших референтов, имевших в 60-е годы в качестве приоритетов получение образования, начало трудовой деятельности, создание семьи, воспитание детей или разрешение жилищных проблем, и обращавших мало внимания на вопросы религиозного или атеистического мировоззрения. С другой стороны, в основе этой специфики памяти может лежать и механизм воспоминаний. Объяснением в этом контексте оказывается тот факт, что антирелигиозная политика проводилась, прежде всего, в общественной сфере. События этого уровня чаще всего запечатлеются в памяти, если оказываются связанными с обстоятельствами личной жизни. Подобное же случалось редко, поскольку религия была уже основательно вытеснена за рамки общественной жизни и имела значение лишь в домашней сфере. Возможно, из-за отсутствия сфер взаимодействия между антирелигиозной политикой и личной жизнью, первая играет лишь незначительную роль в воспоминаниях. Исключение из этого правила представляет собой крещение, являющееся центральным моментом в жизни каждого православного. Крещение, которое не могло быть совершено в светском пространстве, как правило, проходило в церкви, и, следовательно, становилось субъектом антирелигиозной политики. Так, в этом обряде объединялись общественная и личные сферы, что и объясняет его преобладание в воспоминаниях многих респондентов.
Наш проект помог не только обогатить историю антирелигиозной политики в Советском Союзе, но и позволил нам получить первые сведения о феномене памяти. Теория памяти исходит из того, что память может быть сформирована как угодно, то есть, что прошлое оказывается сконструированным в зависимости от актуального положения дискурса, а личная история или история своей социальной группы - согласно настоящей необходимости. Этот феномен мы, основываясь на наших опросах, с подобной определенностью подтвердить не можем. Ни жертвенного нарратива, ни героической истории мы не встретили, никто не конструировал оправданий для каких-либо антирелигиозных действий или пропаганды. По крайней мере, на индивидуальном уровне актуальные дискурсы практически не оказывают влияния на память. Таким образом, подобное локальное исследование может неожиданным образом разнообразить ?большую? историю и многое преподнести с иной, менее схематической и более личной точки зрения.

Примечания

1. Jan Assmann, Religion und kulturelles Gedaechtnis. Zehn Studien, Muenchen 2000.
2. Например John Anderson, Religion, State and Politics in the Soviet Union and Successor States, Cambridge 1994; Michael Bourdeaux, Patriarch and Prophets: Persecution of the Russian Orthodox Church, London/Oxford 1970; Т.A. Чумаченко, Государство, православная церковь, верующие 1941-1961, Москва 1999; Powell, David E., Antireligious propaganda in the Soviet Union. A study of mass persuasion Cambridge (Mass) 1975; М. В. Шкаровский, Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве, Москва 1999.
3.Руслан Рустамович Ибрагимов, Государственно-конфессиональные отношения в Татарстане в 1940-1980-e гг., Дисс., Казань 2004; Марина Ниязавна Фасихова, Политика советского государства по отношению к религиозным объ-единениям в Татарстане (60-80-e годы XX века). Историко-политический анализ, Дисс., Казань 2002.
4. Смотри полемическую статью ?Казанские отцы духовные и их дела греховные?\\ Советская Татария, 6.4.1960г., ст. 4.
5. Malte Rolf: Das sowjetische Massenfest. Hamburg 2006.
6. NA RT, Fond 873 опись 1, дело 14, стр. 25.
7. Zu dem Begriff der Erinnerungsorte siehe Pierre Nora, Zwischen Geschichte und Gedaechtnis, Berlin 1984.